Love of My Life. На всю жизнь

К счастью, кроме гордости у моей матери имелось также небольшое наследство, которое она предусмотрительно скрыла от мужа. У нее были ключи от дома ее покойной тетки — старой девы, которая всю жизнь прожила в Портистоне. Полностью обставленный дом, который никто даже не пытался продать, стоял пустым и был готов в любую минуту принять жильцов. Мы собрали пожитки и перебрались в Портистон, где никто не знал ни нас, ни нашу историю. Мать вполне удовлетворяло то, что окружающие считали ее вдовой. Мою сестру, Линетт, такая версия несколько смущала, но все остальные, включая меня, пока я достаточно подросла для того, чтобы понимать, что происходит, приняли эту ложь. Первые семнадцать лет своей жизни я действительно верила в то, что мой отец умер.

Что касается Анжелы, то она вышла замуж за Маурицио — доброго, трудолюбивого парня из Глазго, семья которого эмигрировала сюда из Неаполя. Его таланты ресторатора в комплексе с организаторскими способностями Анжелы дали прекрасный результат. Они были хорошей командой. Богатые родители Анжелы сделали молодым свадебный подарок — ресторан «Маринелла». Анжела и Маурицио усердно трудились, добиваясь процветания своего заведения, и жили в большой квартире над ним. Их семья росла вместе с их доходами.

Несмотря на тот факт, что у Анжелы были и деньги, и красивый веселый муж, который к тому же обожал свою жену, моя мать смотрела на нее свысока. Она считала, что беременной женщине «неприлично» стоять за прилавком «претенциозного кафе-мороженого». Именно так она предпочитала называть ресторан «Маринелла». Мать пребывала в твердой уверенности, что только выходцы из низов работают в ресторанном бизнесе, а женщина вообще работает только в том случае, если она плохая мать. Она также считала неприличным беременной женщине носить туфли на каблуках, пользоваться косметикой и вообще выглядеть как модель с обложки модного журнала.

В то время как моя мать наслаждалась относительным бездельем, Анжела непрестанно работала, делая перерыв только на сон. Первые месяцы нашего пребывания в Портистоне мы целые дни проводили в нашем темном доме, по которому бесконечно гуляли сквозняки. Мать то и дело полировала мебель и начищала полы. Ее единственной компанией были мы с сестрой. Одному Богу известно, насколько одинокой она себя чувствовала, и потому совершенно неудивительно, что вскоре она ударилась в религию. Иногда, если погода была хорошей, мать выводила нас на свежий воздух, и тогда мы играли на галечном пляже, отгоняя чаек от бутербродов с рыбным паштетом, которые она для нас готовила. Мать сидела и вязала, поглядывая на паром, который курсировал между берегом и островом Сил, пока мы с Линетт мастерили русалок из водорослей. А в это время беременная мать Луки вела хозяйство, воспитывала четверых сыновей и управляла рестораном, руководя своим любящим, но непредсказуемым мужем, не говоря уже о двух местных девушках, которые работали у нее официантками.

Анжела и моя мать не стали подругами, но довольно быстро наладили вполне светское знакомство. Помимо наших четко нормированных визитов в «Маринеллу» на кофе с пирожными, мать и Анжела встречались на школьных мероприятиях, а учитывая величину Портистона и ограниченное количество в нем общественных мест, также в магазинах, в приемной доктора, на почте, в банке и в церкви.

Анжела родила пятого мальчика. Маурицио был fam al settimo cielo — на седьмом небе от счастья, а она призналась моей матери, что настолько ждала маленькую девочку, что даже заказала розовую ткань на распашонки и связала розовые теплые кофточки. Анжела садилась за наш стол и гладила темноволосую головку Линетт, тоскуя о косичках, которые ей никогда не доведется заплетать, и бантиках, которые ей не придется завязывать. Красивый крепкий мальчик, Фабио, в чьих широко распахнутых глазенках не было и намека на злобность и подлость, в это время сидел напротив меня на своем детском складном стульчике, пуская пузыри маленькими розовыми губками, а я исподтишка пинала его своими толстыми ножками, надеясь сделать ему больно.

Глава 7

Я въехала в свою уотерсфордскую квартиру, расположенную на последнем этаже высокого георгианского дома по адресу Фор-стрит, 12, семнадцатого марта, в день святого Патрика. В окнах всех пабов красовалась реклама «Гиннеса», на каждом углу висели трилистники, а обитателям Уотерсфорда, которые еще не отошли после длинной и необыкновенно холодной, даже по меркам этого северо-западного края, зимы, очень хотелось выпить. К тому же в этом году день святого Патрика пришелся на пятницу, и повсюду уже царил дух праздника. Обеспечив себя достаточным количеством вина и диазепама[4], решила присоединиться к всеобщему веселью.