— Тогда я буду выглядеть как трусиха, — обиженно произносит дочь. — Хенджина все боятся, а я нет.
— Твое желание защитить друга похвально, но ты должна пообещать, что не будешь задираться первой.
— Обещаю. А ты пообещай, что не будешь ругаться, если из-за меня тебя вызовут в школу.
Я не могу не улыбнуться. Мне нравится, как мы с Юной выстроили свои отношения: она полностью доверяет мне, а я делаю все, чтобы ее доверие не обмануть. Это не всегда дается мне просто: я и сама готова вырвать Хенджин язык и ноги, лишь бы он никогда не подошел к моей дочке, но пообещала себе, что не буду мешать ей жить.
— А я когда-нибудь на тебя ругалась?
— Мммм…нет.
— Потому что я всегда на твоей стороне. Бабушка не заставляет тебя переодеваться?
— Она пыталась, но я отказалась. Брюки, которые она дала, ужасно колючие, и я стала чесаться.
Я представляю вытянувшееся лицо мамы и мысленно усмехаюсь. У нее нет рычагов воздействия на Юну, поэтому я спокойна. Моя дочь умеет отстаивать свои права, не испытывая при этом сомнений и угрызений совести — я об этом позаботилась.
— Когда я вернусь, мы купим тебе много мягких рубашек и джинсов и съедим кучу мороженого.
— Скорее бы. Ты улетела вместе с папой?
— Нет, милая. Мы улетели по отдельности, и я вернусь…
Остаток фразы застревает в горле, потому что дверь распахивается и в палату входит посетитель, которого я ждала с того момента, как он покинул мою палату вчера.
— Юна, я перезвоню тебе вечером. Помни, что я очень по тебе скучаю и очень тебя люблю.
— Я тоже, мам. Я сейчас пришлю тебе видео своего танца.
— Хорошо, милая, я жду.
Я отключаюсь и смотрю на Тэхёна, который, устроившись на стуле возле моей кровати, изучает глазами содержимое тумбочки.
— Садовые цветы быстро вянут, — он кивает на вазу с мимозами, чьи белоснежные лепестки немного подернулись желтизной. — Их стоит выбросить.
— Мне нравится, как они пахнут, и я не хочу их выбрасывать. Рада, что ты пришел.
Тэхён поворачивается ко мне: оценивающе оглядывает свежую повязку у меня на голове, правую скулу, торчащий из вены катетер, и сосредотачивается на глазах.
— Я же сказал, что заеду.
— Сейчас разгар рабочего дня, а у тебя наверняка много дел.
— Твоя дочь не приходит к тебе?
— Нет. Она не должна видеть меня в таком состоянии.
— Любишь её? — в глазах Тэхёна играют тысячи оттенков чёрного, взгляд до предела серьезен.
Я улыбаюсь и киваю. Улыбка — мой безусловный рефлекс, когда речь идет о Юне.
— Больше всего на свете.
Повисает пауза, в груди начинает знакомо жечь. Возможно, мне и правда стоит проконсультироваться с доктором Ан на предмет успокоительных.
— Расскажи мне что-нибудь о себе, Тэхён. Все что угодно.
Он смотрит на меня, словно оценивает серьезность моего предложения, и его взгляд постепенно проясняется.
— В прошлом году я ездил в Рим.
— Рим? Я никогда там не была. Расскажи мне.
— Я арендовал автомобиль и объездил все окраины Рима. Особенно меня впечатлили Колизей и музеи, название которого я никогда не смогу выговорить.
Губы Тэхёна дергаются в улыбке, а я вдруг испытываю небывалое чувство умиротворения. Словно не было лет, разделяющих нас, нет этой больничной койки, а мы лежим на траве возле нашего озера, где мой лучший друг делится со мной своими приключениями. Я готова слушать его вечно
— Тебе понравился Рим.
— Я мало где бывал, поэтому у него не было шансов мне не понравиться.
Я удовлетворенно отмечаю, что несмотря на то, что Тэхён считается одним из самых успешных людей Кореи, претенциозность и желание казаться лучше, чем он есть, его не коснулись.
— Тебя посещали мысли там остаться?
— Вовсе нет. Там все слишком по-другому: климат, люди, природа, ритм жизни.
— С кем ты ездил? — вырывается из меня до того, как я смогла обдумать этот вопрос.
— Я был там один.
Раздается неприятное поскрипывание двери, разбивающее наше уединение, и на пороге появляется мама. Ковер из травы исчезает вместе с дуновением ветра и чувством умиротворения, и я возвращаюсь в больничные стены.
— Здравствуй, Лиса, — мама бросает быстрый взгляд на сидящего Тэхёна и, не удостоив его приветствием, царственной походкой идет к моей кровати. — Раньше заехать не получилось, потому что выставка затянулась, а как организатор я не могла покинуть ее раньше. Как ты себя чувствуешь?
— Я в порядке. Мама, ты помнишь Тэхёна?
— Я помню его, — сухо замечает мама, глядя поверх его головы. — У меня не слишком много времени, и я бы хотела провести его наедине с дочерью.
Последние слова она явно адресует Тэхёну и слегка задирает бровь вверх, демонстрируя ожидание. Мне не удается узнать, собирается ли он удовлетворить ее завуалированное требование, потому что любой его ответ я опережаю.
— Нет. Тэхён останется.
Мама поджимает губы, упаковывая свое молчаливое негодование, ее взгляд соскальзывает с моего лица и спускается ниже. Я прослеживаю его направление до тех пор, пока не натыкаюсь на собственные пальцы, сжимающие запястье Тэхёна. Очевидно, мое тело тоже не смогло сдержать протест, и разумеется, для него он тоже не остался незамеченным.