LoveStar

[Подтверди сейчас!] — замигало у него перед глазами. Симон взглянул на часы и пробормотал: «Черт побери, если не отвечу я, то отзовется другой».

На ближайшем перекрестке он развернулся, а на следующем свернул резко направо и вырулил на автомагистраль, ведущую на плоскогорье. Индриди сидел рядом, хрупкий, как птичье крылышко. Он спросил:

— Куда это мы едем?

Симон не отводил взгляда от дороги:

— Ты знаешь, что ты мне никогда не был особен но симпатичен.

Индриди не отвечал и смотрел себе в ноги.

— Ты знаешь, что я звонил тебе только для того, чтобы нажиться.

Сигрид иногда говорила, будто видит Симона насквозь, но Индриди во всем старался находить хорошее. Он верил в доброе в этом человеке.

— Я не выношу ту музыку, которую тебе навязывал. Меня тошнило от наших походов в кино. Я ненавижу книги, которые тебе рекомендовал. У меня аллергия на ржанбургеры, и я люблю Марию!

— Понятно, — ответил Индриди и безнадежно вздохнул. — Значит, ты тоже хочешь отвезти меня на север в LoveDeath.

— Нет, — ответил Симон. — Я отвезу тебя на север спасать любовь.

— А что я тебе за это буду должен? — спросил Индриди.

— Ничего, — ответил Симон.

Индриди посмотрел на него, увидел, что тот говорит совершенно искренне, и кивнул.

— Я тебе верю. Спасибо тебе большое, — произнес он.

У Симона словно гора с плеч свалилась. Он вдохнул, его наполнили легкость и трепет; так они и ехали в этой девятилетней «Тойоте»: по равнине Мосфелльсхейди и потом по Блаускоугахейди, мимо подножий Аурмансфедля, через Скьяльдбрейд и вдоль восточной стороны ледника Лангъёкюдль — по прямой широкой дороге на север, в долину Экснадаль, где любовь научно доказана, где смерть светла, а из-за облаков светит звезда Лавстара.

— Спасем любовь!

Спасать нужно было любовь ненаучную, глупую — а материнская любовь Серой Волчицы оказалась столь сильна, что она почувствовала, как Индриди уходит от нее все дальше и дальше. Она чувствовала себя так, как будто у нее из сердца вытягивают тонкую резинку, и если она вдруг лопнет и ударит ее, то будет неописуемо больно. Она извивалась, тяжело дыша, а резинка все натягивалась, и стало уже нестерпимо, и она завыла, заметалась, стала царапать и кусать стену так, что песцы посходили с ума и начали аггагавкать, а за ними и Микки-Маусы заверещали и замимимикали, как будто их режут: «Мимимикки! Мимимикки!» Начальник охраны, дрожа, прокрался по мостику над бункером и выстрелил в волчицу шприцем с транквилизатором. Настала тишина; откуда-то появился зоолог-швед, и вдвоем с начальником охраны они стали связывать волчицу — не заметив, что шприц пролетел мимо. Волчица лежала на спине, вывалив язык, но как только настал подходящий момент, она схватила завопившего охранника и откусила ему руку, а потом подпрыгнула, приземлилась на мостике, промчалась через бывший птичий зал и вылетела на улицу. Материнский инстинкт вел ее на север кратчайшим путем.

Гримюр стоял на остекленном мостике между главным офисным корпусом и самой Птицефабрикой и смотрел волчице вслед.

— Вот и нет у нас волчицы, — пробормотал он и закурил трубку. — Вот ведь как вышло: Микки-Маусы злые, а Серый Волк — добрый. — Он прислонился лбом к стеклу. — И все идут на север, в черную дыру, — добавил он печально.

Над вершиной Эсьи стоял необычно плотный мрак.

Достать до дна

Пока Лавстар порхал от идеи к идее, поглощенный настроением и гламурным блеском отдела iStar, Отдел птиц и бабочек шел своим курсом. iStar создавал себе новый имидж каждые три месяца, а Отдел птиц и бабочек так и не озаботился созданием броского имени или яркого бренда. Орнитологи отдела каждую неделю делали удивительные открытия, a iStar брал плоды их работы и выводил на рынок все более быстрые, компактные и чувствительные устройства для беспроводного человечества. Отдел птиц и бабочек избегал вопросов упаковки и дизайна и вообще всего, что не пригождалось непосредственно в научной работе. А в iStar упаковка была в центре внимания, а все остальное подчинялось ей. Эти два отдела представляли собой непримиримые противоположности, но не могли существовать друг без друга. iStar с наслаждением купался в лучах славы новейших открытий орнитологов, а исследования ученых не в последнюю очередь оплачивались за счет прибыли, которую получала корпорация благодаря стараниям настроенщиков.

Орнитологи пришли к выводу, что волны существовали не сами по себе, а складывались из более мелких волн. При более пристальном рассмотрении этих составляющих оказывалось, что их сущность определяли вещество, цвет и форма. Именно так орнитологи проникли в суть любви и разобрали ее на мельчайшие единицы; но потом они двинулись дальше, пока не достали до дна, и отсюда уже последовало то, что теперь Лавстар сидел в самолете, похожий на увядающую былинку, и держал на ладони семечко.