Ловец бабочек

Ольгерда закрыла глаза. Холод делал ее слабой. Или не холод, а этот человек, с которым она по неведомой прихоти оказалась связана узами родства.

- Ты купила? – ему надоело искать и злость требовала выхода, причем немедля, а потому склянка с духами – «Амуръ», три злотня за флакон – полетела в угол.

- Купила, - Ольгерда все ж села.

Сняла сеточку для волос. Пробежалась пальчиками по лицу, к которому, казалось, приросла маска для сна. Сняла. Потрогала веки: крем впитался хорошо.

- Где? – он подскочил и, не способный ждать, схватил Ольгерду за плечо. Сжал пальцы, наклонился, вперившись взглядом в ее лицо, выискивая в нем призрак боли. А боль, летом нетерпимая, зимою же приносила странное удовлетворение.

- Поищи…

- Я тебя…

Его руки сомкнулись на горле, нежно, играючи… как же быстро менялось настроение. Губы коснулись губ. И Ольгерда тихо засмеялась: это ли не счастье.

- Ты опять… - он отстранился с обидой. – Ты издеваешься?

- Нет, - она вытащила из-под подушки махонькую табакерку. – Возьми… не переусердствуй… ты знаешь, что губишь себя?

Она смотрела, как братец дрожащими пальцами пытается открыть крышку.

Тугую.

Она нарочно выбрала табакерку с самой тугой крышкой. Он злился. И сгорал от нетерпения. И был так упоительно беспомощен…

- Дай, - она с легкостью отвернула крышку. – Только немного… ты мне нужен в здравом уме…

…в здравом уме он никогда не был. Избалованный, заняньканный мальчишка… тетушка так над ним тряслась… и до сих пор трясется, уверенная, что дитятко ее – совершенство.

Ага…

…ей было пятнадцать, когда это совершенство в спальню приперлось и вовсе не для того, чтоб сказку на ночь прочесть. И плевать ему было, что Ольгерда юна…

Он едва не рассыпал серый порошок, который взял не щепотью, но костяною полой трубочкой. Эстет… вдохнул. Упал. И по лицу расплылась счастливая улыбка.

Ольгерда поднялась-таки и накинула пеньюар. Шелковый. Скользкий и холодный.

Может, прикупить шерстяной? Толстенный и чтобы изнутри мягкий да теплый. А к нему – старушечьи тапки на завязках. И платок из собачей шерсти, вроде того, которым тетка спину перевязывает. И в пледы закрутившись, у камина устроится да и просидеть всю зиму в коконе.

Чушь.

Она глянула на себя в зеркале.

И свет включила.

И снова глянула, придирчивым взглядом отмечая морщинки – никуда-то не делись, и кожу губ побелевшую, высохшую. Волос седой в гриве, уже третий за эту неделю.

- Ты должен мне помочь, - волос она захватила щипчиками и выдернула, с наслаждением перенеся короткую такую боль.

Братец молчал. Нет, он был в сознании. Все же доза, полученная им, была слишком мала, чтобы полностью уйти в страну грез.

- Достать одно средство, - ах, куда подевался естественный бархат щек… а ведь недавно, совсем недавно Ольгерде не было нужды втирать в кожу жирные крема, пользоваться масками и сетками, укутывать шею особым шарфом, который должен был бы эту шею избавить от морщин и второго подбородка. Вот он, уже наметился, предатель.

- Для тебя, дорогая, что угодно, - братец похлопал по постели. – Ты мне, а я тебе… выгодно?

- Сколько?

- Полторы сотни…

- Ты с ума сошел! У меня столько нет!

Надобно искать другого посредника. Полторы сотни… это ведь… это почти месячный ангажемент! А ведь поговаривают, что ангажемент могут отдать рыжей стервочке, которая с Куршавиным спуталась. Будто бы у нее талант… оно понятно, в каком месте этот талант…

…и знать бы, театральные профурсетки просто так языками чешут или и вправду…

…или лучше не знать?

…с театром надобно заканчивать, ибо ничто не может длиться вечно, и лучше уж уйти в зените славы, чем доживать свой век жалкою старухой на случайных ролях. Нет, такого Ольгерда не допустит.

- У тебя нет. У любовничка есть. Попроси, - братец расстегивал пуговицы. Медленно. После порошка наступало расслабление, когда движение, почти любое, требовало немалых сил.

- Если ты о князе, то мы расстались…

- У другого попроси…

- Другого пока нет.

- Даже так? – он рассмеялся. – Что-то прежде я такого не припомню… стареешь, сестрица?

- Старею, - Ольгерда открыла баночку и, зачерпнув зеленоватую жижу, принялась втирать ее в щеки. От жижи воняло тиной. – Мне нужен муж. Хороший. Состоятельный муж. Такой, который…

- …смог бы нас содержать?

Грязный сюртук полетел на пол, а следом отправился и жилет.

- Именно.

…только не их, но Ольгерду. Ничто не может длиться вечно, и эту порочную надоевшую связь стоило бы разорвать… стоило… и она разорвет.

Немного позже.

- Есть один купец, - она забралась в постель, позволив себя обнять. – Очень состоятельный, только…

Ольгерда с неудовольствием вспомнила вчерашний ужин, закончившийся так глупо, в мертвецкой. И ведь сама виновата. Если бы не ее желание… что?

Заставить князя ревновать?

Показать, что и без его внимания она не пропадет?

Главное, она сама потянула Порфирия Витюльдовича за Себастьянов стол, сама… и с этой хольмкою… надо сказать, выставила не в лучшем свете… ей бы ангела играть, а она…

Поздно сожалеть о сделанном.

Или не сделанном.

- Неа, - братец провел пальцем по тонкой шее Ольгерды. – Нам купец не нужен… нам нужен князь.

- Он же по сравнению с Порфирием нищий!