Ловец бабочек

Почти правда.

…Порфирий после мертвецкой расклеился. Все причитал, что за сестрицею не доглядел. А Ольгерда с трудом сдерживалась, чтобы не перебить эти пьяные слезы холодным:

- Сама виновата.

А разве не так?

Конечно, сама… жила в тепле и сытости. Небось, ни в чем отказу не знала, вот и вздумала дурить. Это только те на волю хотят, кого эта самая воля не опалила.

- Не важно, дорогая, - братец намотал волосы на кулак и дернул так, что голова Ольгерды запрокинулась. – Тебе что было сказано? Держишься рядом. Ведешь себя хорошо. А ты дурить вздумала?

Он ударил.

Он бил осторожно. Всегда осторожно, не оставляя следов на лице, которое для него, ублюдка, было лишь товаром. Но от этого удары не становились менее безболезненны.

- Завтра, - он позволил Ольгерде отдышаться. И волосы с руки стряхнул с немалой брезгливостью. – Ты найдешь способ с ним помириться. Слышишь?

Она кивнула.

И решила про себя, что убьет эту скотину. На самом деле это Ольгерда решила уже давно, но теперь решение окрепло. В конце концов, кто о сироте позаботится, как не она сама.

- Зачем тебе…

- Не твоего ума дело, потаскушка… работай…

…и смерть его будет медленной. Если повезет.

На границе тучи шли цугом. Вытянулись с востока на запад, отяжелевшие, полные рыхлого снега, который ляжет на поля и веси легким покрывалом. Сперва нарядным, но через пару часов лягут поверх белизны первые дорожки следов. А там и само покрывало исчезнет, смешавшись с землею, превращая ее в черную жижу…

Но пока…

Пахнуло ледяным ветром.

И печальный пограничник вытер нос рукавом. Покосился на князя, словно вспомнивши, что здесь он. И отвернулся, застыл, обнявши ружьишко.

Простой.

Конопатый.

Вытряхни из казенной шинели да формы этой серой, приодень и выйдет обыкновенный познаньский недоросль, из тех, которых в любом городе полно.

А ветерок-то крепчает.

И конь хмурится.

Скотина бессловесная, а все понимает, что скоро буря придет, да не простая, с проклятых земель прикатится, и значит, будет всем весело, что демонам в Хельмовом болоте. И где, с позволения сказать, старший следователь? Или узнали, чего хотели, и на том плодотворному сотрудничеству конец пришел?

Автомобиль Себастьян увидел издалека.

Сперва – облачко сизой пыли, которое росло-росло да и выросло, выплюнувши серебристую искорку, в нынешних потемках яркую до рези в глазах. И часовой, очнувшись, вытянулся в струнку, всем видом своим демонстрируя грядущему начальству готовность до последней капли крови защищать землю родную от супостата.

Супостат, к слову, вел себя прилично.

С разговорами запрещенными не лез.

В королевство не переманивал.

Листовок за пазуху, как того опасался Гиршка, совать не пытался. И даже обидно стало. То ли знает супостат, что за листовку и обещание жизни сладкой Гиршку не купить, то ли достойным не считает. Вот бы сунулся он без паролю и бумаг, Гиршка б его подстрелил…

…героем бы стал.

…ордену получил.

Нехитрые эти мечты затуманили взор, и Гиршка почти пропустил момент, когда супостат вскочил вдруг в седло.

- Стой! Куды прешь?! – грозно насупил брови Гиршка.

А то даром что ль он это выражение лица тренировал? Перед зеркалом стареньким, потресканным вечерами, когда старшие товарищи ко сну отходили и Гиршкиных потуг видеть не могли. А то ишь, насмешничают.

- Туды пру, - ответил супостат. И жеребчика своего попридержал.

А то!

У Гиршки вон ружье всамделишнее.

И стрелять он обученный.

- Туды нельзя, - строго молвил Гиршка и губу отвесил, как то делал старшина, когда приказу давал. У старшины вид сразу делался страшен до того, что прям хоть под половицу ховайся. Но то ли Гиршке до старшины было далеко, то ли супостат попался с крепкою нервой, но усмехнулся только.

- А у меня документы есть. Разрешающие.

Оно-то верно.

И старшина самолично эти документы изучил, разве что на зуб не попробовал и то, видать, с того, что зуб этот третий день уж ныл, отчего сволочной характер старшины сделался и вовсе невыносимым. Но документы документами, а нельзя ж вот так взять и пустить заразу империализма на родную землю!

Зараза терпеливо ждала ответа.

А Гиршка думал.

Тяжко так думал.

Это у него всегда с трудом выходило.

- Ты это… того… не балуй.

- Не буду, - отвечала зараза и коня по шее похлопала. – А ты бы ружьишко попридержал, а то стрельнешь ненароком…

- Боишься?

- Боюсь, - супостат одарил Гиршку лучезарною улыбкой. – Еще как боюсь… мой наставник так говаривал. Бояться надо не лихих людей. У них свои законы. Они без причины не тронут. Бояться надобно дураков, потому как ни один умный человек не поймет, что у дурака в голове варится и до чего доварится…

Сказал и замолчал.

Отвернулся.

А Гиршка… Гиршка ружье перехватил… это что ж выходит, его дурнем обозвали? Или не обозвали? Познанец вроде бы как вовсе не про Гиршку говорил, а только все одно обидно…

…ничего, придет срок – сочтемся.

Может, Гиршка и не шибко умный, зато память у него хорошая.

Все припомнит.

- Прошу прощения, - Катарина вылезла из автомобиля. – Задержали… дела.

Она поморщилась.