Ловец (СИ)

– Могу поклясться чем угодно, – горячо воскликнул папа, а затем, опомнившись, грустно добавил: – Хотя в моем положении выбор не велик. Но пусть меня ожидают развоплощение или вечные муки нави, если я лгу.

Ловец напомнил мне сейчас акулу, почуявшую в воде лишь каплю крови и устремившуюся к цели:

– Тогда кто заточил вас в плетение барьера? Вернее, вместо какой души, что должна отбывать там свой срок?

– Я не видел того, кто меня поймал, но это произошло практически сразу же после моей смерти, в лабиринте. Утянули, как котенка за шкирку, в шкатулку из мертвого дерева, а когда выпустили, то я оказался уже в клетке нитей барьера. Вместо кого? А смрад его знает!

У меня в голове не укладывались слова папы.

– И готовы поклясться в этом? –Тэд еще спрашивал, а его глаза уже лихорадочно бегали по комнате.

–Да, – горячо подтвердил откц.

Но вместо того, чтобы стребовать клятву, ловец с досадой произнёс:

– Уже нет времени! Они появиться через несколько секунд. Быстро вселяйтесь в кошку, – и уже рыжей: – Бариста, потерпи, в живом найти душу гораздо труднее.

Призрак и не думал возражать, в отличие от возмущенно мяукнувшей усатой.

– А теперь ты, раздевайся и живо в постель! – он почти проорал мне, замершей соляной статуей посреди комнаты.

Сам ловец за секунду стянул с себя остатки одежды и пинком задвинул их под кровать, оставшись в костюме новорожденного.

Я, не понимая, что происходит, вцепилась в ворот халата.

– Или ты сейчас мне подыграешь, или нас упекут в тюрьму. А твоего отца – обратно туда, откуда я его только что достал, – с этими словами он сдернул с меня халат и повалил на кровать.

Я охнула, когда он навалился на меня, впиваясь в шею поцелуем, и тут раскрылась воронка. В комнату вошло сразу трое ловцов с силовыми арканами на изготовку.

 

 

 ОН

 

Скрипнул стул. Он откинулся на спинку и свел пальцы: большой с большим, указательный с указательным, мизинец с мизинцем. Легкие, пружинящие движенья, словно меж ладоней зажат мячик.

Ему всегда так думалось легче всего. Как будто весь мыслительный процесс был сосредоточен на кончиках пальцев. Кому-то надо почесать затылок, иные стимулирую себя чашкой крепкого кофе, сдобренного бренди, а он любил посидеть вот так, чтобы соприкасалась лишь подушечки пальцев.

Поразмыслить было о чем. Пять лет назад он случайно встретил девушку. Бедняцкий поселок южного сектора. Там, где плотина не высока, а воды теплы и богаты настолько, что позволяют прокормиться только лишь рыболовством, судьба свела его с Ирмой. Местные считали ее блаженной и с охотой пояснили столичному гостю, что она тронулась рассудком после огненной лихоманки.

Болезнь, что чаще сводила людей в могилу, чем давала шанс на исцеление, обычно выкашивала не всю семью, а лишь тех, кому не исполнилось дюжины лет. Вот такая вот «деликатность». Эту хворь когда–то, еще в темные времена, до затопления, создали сами древние маги. Великие чародеи посчитали, что простых людей слишком много, и они, как тараканы, лишь плодят нищету. Вот и создали «жнеца», который косил бы не всех подряд, а лишь некоторых, срывался с поводка по приказу хозяина и вновь возвращался, чтобы через десяток лет снова пройтись по городам и весям.

Но что-то пошло у хитроумных магов не так, и созданная ими же хворь не пожелала вернуться в руки творцов, раствориться, исчезнуть. А потом случился потоп. И вот сейчас нет-нет, да кто-нибудь в империи все же умудрялся подцепить огненную лихоманку. Среди «везунчиков» оказалась и Ирма, неделю провалявшаяся в бреду, почти умершая, но вернувшаяся из лабиринта.

Отец–рыбак рано радовался тому, что младшая, пятая дочь все же оклемалась. Ирма очнулась и начала нести всякий бред. О том, что она не из этого мира. А там, где якобы родилась, люди говорят друг с другом с помощью пластин и ящиков и могут увидеть и услышать друзей и родных, даже если те за тысячи миль. Она бредила этим своим выдуманным миром с пустынями и шапками ледников, железными машинами, что поднимают людей в небо и технологиями, что заменяют магию…

Над ней потешались. Ее не воспринимали в серьез. И он бы не поверил, если бы не заглянул в глаза этой Ирме. Они не были сумасшедшими. Это были глаза человека, который полностью осознает все, что говорит.

Он забрал девчонку с собой. Тогда ей было двенадцать. И узнал от нее все, что она так хотела сказать тем, кто не желал ее слушать. А потом – и больше, когда уже Ирма и говорить-то не хотела. Боль умеет развязывать язык.

Из добытых сведений получалась презанятная картина: переселение душ не просто теоретически возможно, оно существует. При этом не утрачивается память. Это значило практически бессмертие.

Только нужно было довести формулу переноса души в подходящее тело до абсолюта, и тогда…. Открытие перевернет весь мир, владеющий формулой станет подобен Престололикому, а власть – чеканный станок для звонкой монеты.

Так думал он пять лет назад, когда все начиналось. А потом… время посмеялось над ним. Все деньги уходили на исследования, как в бездонную яму, а толку – ноль.