Loving Longest 2 (СИ)

— Я теперь знаю, Турукано, ты никогда не любил меня, — выдохнул Пенлод. — Это всё был только расчёт с твоей стороны. Ты сделал это, чтобы вырваться оттуда. Решил рискнуть; наверное именно поэтому я не сразу понял: ведь ты не склонен к риску. Это был только способ надавить на своего брата. Ты придумал всё это, как только ты понял, что рядом с тобой Финдекано — твой добрый, сентиментальный, заботливый старший брат; брат, которого всё это время раздирали невыносимые укоры совести из-за того, что случилось по его вине с тобой и с другими, над кем экспериментировал Майрон. Ты понял, что твой брат в ловушке — он не может ничего предпринять, он безумно любит вашего отца и пока тот жив и во сне, Финдекано никогда не сможет даже попытаться выбраться из плена. И ты решил сыграть на его доброте и чувстве вины: если бы ты снова забеременел — на сей раз от меня, он наверняка должен был не выдержать и постараться освободить тебя несмотря ни на что. Ты использовал меня и твой расчёт оправдался. Ты смог вырваться. Ты освободил меня. Нашего ребёнка. Всех нас. Но я…

— Это всё, что ты хочешь мне сказать?

— Да. Да, прости, Турукано. Прости, но я больше не могу. Не могу, правда, с тех пор, как я понял. Нам лучше расстаться. Мы по-прежнему будем родителями нашего сына, но… я не могу больше быть рядом с тобой.

— Как хочешь, Пенлод. Я с тобой не спорю. Ты прав. Только скажу, что я тебе тогда — когда мне удалось добиться своего и бежать — честно предложил уйти и оставить меня. До того, как сказал, что у меня будет ребёнок. Я не навязывал тебе ни ребёнка, ни себя. — Тургон не поднимал на него глаз и продолжал перебирать бумаги.

— Ну и хорошо, — ответил Пенлод.

Он отправился домой, в маленькую комнату, которую взял для себя и сына в маленьком, наново построенном деревянном доме. Тургон дневал и ночевал в своём рабочем кабинете, но жить в королевской резиденции Гилфанону всё-таки было неловко. Дома Гилфанона не было: он куда-то пошёл с дядей Эарендилом.

Конечно, Пенлод искренне сказал Тургону всё, что думал.

Одного Пенлод не учёл: как он на самом деле его любит.

На следующее утро он опять пришёл к его дому; он вспомнил все те бесчисленные разы за те годы и десятилетия, когда жил в Гондолине, когда он приходил к своему владыке Тургону, как отчаянно билось его сердце. Но сейчас, после многих лет совместной супружеской жизни, тоска оказалась такой, что ему хотелось кричать. Он застыл и сдержался, не поднял голову вверх, чтобы посмотреть, у себя ли он.

На мгновение он испугался, что Тургон не захочет допустить его к себе. Но нет, его сразу провели в королевский кабинет. Тургон по-прежнему склонился над бумагами и что-то писал, как будто бы и не вставал со вчерашнего дня.

— Доброе утро, — приветливо сказал он.

— Послушай… можно… у меня есть к тебе один вопрос и одна просьба.

— Конечно, Пенлод, я сделаю всё, что ты попросишь. Только скажи. Правда, не обещаю, что отвечу на твой вопрос.

— Тогда я начну с просьбы, хорошо? Тургон… — Пенлод подошёл к нему и опёрся о стол. — Тургон, можно всё будет, как раньше? Как вчера утром? Как будто бы вчерашнего дня не было? Можно я опять буду с тобой? Ты можешь меня не любить, мне всё равно, правда. Просто я не смогу дальше жить, зная, что мы с тобой в разных домах, в разных комнатах — и так будет всегда… я не могу спать без тебя, вообще ничего не могу. Пожалуйста, Тургон. Ты обещал.

Тургон поднял на него свои большие серые глаза, помедлил мгновение и сказал:

— Конечно, Пенлод, как скажешь.

Пенлод обошёл стол и схватил его в свои объятия, поднял со стула и прижал к себе.

— Ну ведь со мной тебе не так плохо, правда? Правда, Туринкэ? Правда? Можно я всё-таки спрошу? Можно? Ты любишь меня? Или любил? Хоть немного. Ты ведь всегда говорил, что любишь. Это правда, или…

— Правда, любовь моя, я тебя люблю, — сказал Тургон. — Я люблю тебя. Очень.

— С каких пор? — спросил Пенлод, запустив пальцы в его густые чёрные волосы. — С каких пор?

— Когда я тебе говорил, что люблю, это было просто… я не знаю… очень тёплое чувство, привязанность… — признался Тургон. — Потом, когда родился Гилфанон, я тебя уже совсем полюбил. В тот самый день, в тот момент, когда ты взял нашего мальчика на руки. Но сейчас я чувствую, что это было всё… всё было не то. Понимаешь, я сейчас… Я сейчас выглянул в окно, и увидел, как ты идёшь по улице. Увидел тебя, твои плечи, руки, твою походку… то, как ты наклоняешь голову… И я почувствовал, что я тебя люблю, что я без тебя не могу больше совсем, совсем, невыносимо люблю; я не знаю, что со мной было бы, если бы ты сейчас не вошёл и не поднялся ко мне в кабинет. Пенлод, ну что ты делаешь? Запри дверь, пожалуйста. И ставни закрой. Ну и что, что даже ты так высоко не сможешь заглянуть? А мой внук с его идиотским летающим кораблём и не менее идиотскими понятиями о нравственности?! Теперь можно…

— Да, да, — шептал ему Пенлод, — можно. Можно.

— Мы же так давно вместе, — сказал Тургон. — Так давно любим друг друга…

— Да, да, да! Так давно! С сегодняшнего дня, мой любимый! С сегодняшнего дня!