Ловкачи

— Ну это я просто называю сентиментальностью. По-моему, во всех делах нужна прежде всего сила воли, нужен характер, и если ты задумываешься, то мне остается предположить, что ты сам в нее влюблен и потому уехать не в силах.

— Вздор какой!

— В таком случае, если здравый смысл тебе говорит, что я прав, чего ж тебе еще задумываться?

— Я тут уже все наладил, все так хорошо подготовил…

— Да, подготовил для своей собственной гибели, — перебил его Илья Максимович. — Если на то пошло, так Миркова от тебя не уйдет. Умей только до конца нашего дела поддерживать ее хорошими письмами в уверенности, что и ты без нее страдаешь, и я ручаюсь тебе, что в каких-нибудь два-три месяца разлуки она по тебе совсем с ума сойдет.

— Ну, хорошо. А как же после, для получения денег ведь мне надо будет сюда вернуться? — спросил Хмуров.

— Нисколько! Тебе деньги выдадут, где бы ты ни находился. Документы представишь, тебе и в Петербурге уплатят…

— Пойдут еще проволочки!

— Ну нет, брат, не такое это общество, чтобы оттягивать платежи. У французской компании «Урбэн» первое правило: не задерживать ни в чем своих клиентов, избегать всяких процессов и честностью своих расчетов, быстротою уплат делать самому себе наилучшую рекламу.

— Хорошее правило!

— Смеяться, брат, нечего, — сказал Пузырев, — но лучше вникнуть, что только благодаря этому общество «Урбэн» и пользуется такою огромною повсюду популярностью.

— Итак, ты считаешь бесповоротно неизбежным мой выезд из Москвы? — спросил еще раз Хмуров, уже, видимо, вполне склонный к послушанию. — Но куда же, скажи мне на милость, я поеду?

— Как куда? В Питер!

— У меня там столько долгу, столько всяких пакостнейших дел и делишек, что за последнее время я по улице не мог безопасно пройти! — признался откровенно Хмуров.

— Поезжай в таком случае в Варшаву: город хороший, нескучный и, в довершение всего, недорогой.

— Но что я там буду делать? По-польски ни слова…

— И без польского языка обойдешься, — ответил Пузырев. — А ты, брат Иван Александрович, лучше вот мне что скажи: сколько у тебя останется всего в наличности с того момента, как ты мне за страховку отдашь семьсот рублей?

На этот раз Хмуров опять попробовал оттянуть что-либо. Он воскликнул:

— Неужели же мне одному вносить всю страховую премию?!

— Как мы условились, — спокойно отвечал Пузырев, — так оно и будет, конечно. Я же беру на себя все расходы по поездке вдвоем с больным Григорием Павловичем Страстиным в Крым.

— У меня очень мало останется! — уныло заявил Хмуров.

— Да и у меня тоже, — сказал Пузырев. — Только все-таки интересно бы знать, сколько именно, чтобы рассчитать, как ты там в Варшаве можешь жить?

— Проживу как-нибудь!

— Вот видишь, до чего ты скрытен! — укоризненно ответил на это Пузырев. — Где и в чем новое товарищество, если ты постоянно из всего делаешь тайну?

— Никакой тайны! Изволь, я, пожалуй, при тебе сосчитаю.

Он вынул бумажник и выложил на него все свои деньги.

Оказалось две тысячи сто семьдесят рублей.

— Что ж, это прекрасно! — заявил Илья Максимович.

— Ничего нет прекрасного! Я тебе еще из них за страхование должен дать семьсот.

— Ну так что ж? Останется почти полторы тысячи. Кажется, можно на это прожить в Варшаве два-три месяца, не нуждаясь?

— Да, если не держать экипажа, — с прискорбием согласился Иван Александрович.

— А на какой черт он тебе там нужен? Здесь я еще понимаю! Тебе надо пыль было пустить в глаза, а там чем скромнее, тем лучше. Живи, ни в чем себе не отказывая, но и не шуми особенно много. Пошуметь мы еще успеем, — советовал Пузырев.

— Конечно, успеем! — согласился и Иван Александрович.

— В таком случае ты согласен? — спросил Илья Максимович.

— Нечего делать, приходится волей-неволей соглашаться. Теперь пятый час, я поеду к ней как будто ни в чем не бывало, проведу весь вечер с нею, буду строить планы, а завтра пошлю ей пресловутое письмо и уеду…

— С кем письмо-то пошлешь? — поинтересовался Пузырев.

— Думаю, с Огрызковым, — ответил Хмуров. — Есть у меня такой приятель. Сам человек богатый и репутации хорошей.

— Самое прекрасное дело!

Хмуров встал, считая все поконченным, и, пряча деньги в карман, сказал:

— В таком случае до завтра?

— Только постой, ты мне деньги-то, семьсот рублей, за страховку передай.

— Разве это сейчас нужно?

— А то когда же? Ведь завтра до двенадцати ко мне доктор приедет свидетельствовать.

— Я мог бы утром…

— Ну, глупости! Утром ты еще проспишь, да и не все ли тебе равно? — убеждал его Пузырев.

Хмуров нехотя достал снова бумажник и с прискорбием отсчитал семь сотенных. Отдавая их Пузыреву, он сказал:

— Денег уйма уходит, а что-то еще выйдет из этого.

— Положись на меня.

Они пожали друг другу руку и одновременно вышли. Илья Максимович отправился проведать своего больного Страстина, а Иван Александрович помчался в ожидавшей его коляске к Зинаиде Николаевне Мирковой.