Ловкость рук

– Может… они их еще не отдали. Если хочешь, я сегодня же схожу к Херардо и скажу, что деньги нужны мне. Я ему расскажу…

– Мне надо пятьсот песет. Если тебе вернут пятнадцать реалов, можешь взять их себе.

– Если хочешь, я…

– Я ничего не хочу. Просто мне пришло в голову попросить тебя об одолжении. Не хочешь – не надо, дело твое.

Он говорил грубо, как человек, который отрекся от семьи, не признает ни отца, ни матери, как человек, который погряз в бесстыдстве. Боже, боже, до каких пор я должен это терпеть?Глория приложила руку к сердцу.

– Уверяю тебя… у меня нет этих денег. Честное слово, я отдала их Херардо. Если не веришь, можешь сейчас позвонить ему и спросить. Вот отсюда, из этого бара…

Устрицы. Аперитивы. Лакеи… И снова в ее памяти звучали слова дона Сидонио: «Без морали, без чести… как может жить человек?»

– Оправдываться умеет всякий. Я тоже мог тогда не брать на себя вину и оправдаться. Но мне хотелось помочь тебе.

Они дошли до Алкала и вдоль решетки Ретиро спустились к Сибелес.

– Да, я мог бы умыть руки. Но я не сделаю этого. Я мог бы сегодня вечером рассказать, куда девался альбом и с какими людьми ты водишь дружбу, а потом попросить у тебя прощения.

Он презрительно улыбнулся и прибавил шагу. Глория с трудом поспевала за ним. Она чувствовала себя самым несчастным человеком на свете. И готова была разреветься.

– Ладно. Все равно от тебя никакого толку. Лучше проваливай отсюда.

Луис говорил, не оборачиваясь, даже не глядя на сестру. Но заметив, что она и не думает уходить, он, казалось, смягчился. Он взял сестру под руку и приноровился к ее шагу.

– Ладно, не принимай всерьез мои слова. Все это ерунда.

В бледно-голубом небе нежно желтели опадавшие с деревьев листья. Белесые тучки кутали крыши домов своими длинными шелковистыми шарфами. Луис и Глория довольно долго шли молча.

– Да, совсем забыл, – вдруг сказал Луис – На днях, лучше всего завтра, позвони Давиду.

Это замечание, сделанное небрежно, крайне удивило Глорию. С полгода назад, ну да, в мае, Луис встретил их вместе на улице и, когда Глория пришла домой, набросился на нее: «Почему этот тип за тобой увивается?» Она тогда ничего не ответила. В спорах с Луисом она вообще предпочитала отмалчиваться. Брат никогда не пытался кого-либо убеждать. Он довольствовался тем, что последнее слово оставалось за ним. Глория только объяснила брату, что если кто-нибудь подходит поздороваться с нею, она не может ни с того ни с сего послать человека к черту. Кроме того, Давид не в моем вкусе. Может быть, он влюблен в меня. Может быть. Я уважаю его как друга, да, как прекрасного друга, но не больше…Луис тогда перебил ее мысли; с презрением и издевкой, на какие только он один был способен, он сказал: «О Давид, это квинтэссенция Доброты». А теперь Луис сам просил ее пойти к Давиду.

– Что это тебе вдруг взбрело?

Она сказала это и испугалась, что услышит в ответ грубость, нo, к ее удивлению, брат сказал:

– Кажется, он влюблен в тебя.

– В меня? Да я его почти полгода не видела.

– Ну, а теперь будешь встречаться с ним, пока я но скажу.

Когда Луис говорил вот так, сухо и отрывисто, игнорируя собеседника, Глория совершенно терялась.

– Мы очень давно не встречались, и я думаю…

– То, что ты думаешь, меня вовсе не интересует. Я прошу тебя сделать мне одолжение.

Глория смущенно опустила голову.

– Пожалуйста. Я только хотела сказать, что тебе куда легче позвонить ему.

– Как хочешь. Сегодня я приглашу его к нам. Но когда он придет, ты должна завлечь его.

Глория вспомнила свои обязанности в шайке Всемогущих Братьев. Ее, как тайного агента, обычно посылали с опасными поручениями – выведывать вражеские секреты.

– Я должна что-нибудь узнать?

Луис отрицательно покачал головой.

– Нет. Ты просто должна с ним прогуляться. Что касается Хайме, то можешь быть спокойна, Давид о нем знает побольше тебя. Твое дело, – добавил он с иронической улыбкой, – быть с ним понежней.

«Это единственное, – думал он, – что от нее требуется. Любой, кто ее увидит, втюрится в нее». В прошлом году дон Сидонио пригласил на обед молодого человека с блестящим будущим, за которого мечтал отдать свою дочь. И Луис, этот несносный мальчишка, которого дон Сидонио, как тяжкий крест, столько лет тащил на своих плечах, начал приставать к гостю с расспросами, богат ли он, есть ли у его отца рента, и с издевкой расхваливал добродетели и хозяйственные способности своей сестры. «Только черствый человек не любит своих родителей…»

Глория пропустила его замечание мимо ушей. Они дошли до почтамта, и здесь Луис вдруг махнул рукой, прощаясь с сестрой.

– Ладно. Поговорим потом. Я сегодня же позвоню ему.

– Ты уходишь?

– Да. У меня дела.

– А как же деньги? Если хочешь…

– Не беспокойся. Я достану где-нибудь в другом месте.