– …Вот уже шесть лет, как я служу в доме сеньора Гуарнера, – вякала эта кукла, и я тут же сообразила, что она из тех, кто умеет ловко спекулировать на чувствах и хочет содрать с меня подороже. «Уж вы поймите, шесть лет – это немалый срок, и хоть дом не твой, а привязываешься к нему, как к родному, так и кажется, будто все это твое собственное… Вдобавок, сеньор всегда был ко мне очень добр… Каждый год на рождество или на крещение он делал мне подарки. Вот взгляните. Эти сережки он подарил мне в прошлом году. Чистое золото». Слышал бы ты, как она говорила. Прямо сочилась нежностью. Есть люди, которые не могут не показать, какие они заботливые, доверчивые, ласковые. Я дала ей высказаться. Жених ее был тут же, он мрачно и тупо кивал головой в знак согласия. Накануне мы договорились, что я заплачу ему две тысячи песет, а теперь Пауле это показалось мало.
Они торговались чуть не полдня. Анна упрямо настаивала на прежней сумме. Паула, спекулируя на опасности, особенно напирала на свои чувства к хозяину, ей, мол, очень больно предавать его, когда он так ей доверяет.
– …Я предложила им десять процентов от общей выручки; на эти деньги вместе с тем, что им было заплачено раньше, они смогут купить себе домик в Пуэртольяно, городке, где живет ее жених. Тут Паула заявила, что если дело провалится, то им не видать этих десяти процентов, и потом вообще не известно, сколько дм дадут, нею десять, не то восемь, не то шесть, а то и все пять. Тогда я предложила, чтобы вместе с нами в налете участвовал ее жених. Против этого она категорически возражала. Мы, мол, не желаем вмешиваться в такие дела. Мой жених человек честный, ему деньги нужны для того, чтобы встать на ноги, и ни на какие темные делишки он не пойдет. И вообще на время налета она хочет уехать в Пуэртольяно. Хоть она и служит в доме уже шесть лет и старик ей полностью доверяет, но она боится, как бы по ее виду он не заподозрил неладное.
Анна протянула руку и взяла один из увядших лепестков, которые плавали в пожелтевшей воде. Зрачки ее глаз, устремленных на цветок, походили на маленькие бешено вращающиеся вентиляторы. Облокотясь на мольберт, Мендоса молча рисовал.
– Мы никак не могли договориться, казалось, все нужно было начинать сначала, и я решила увеличить сумму. Жених Паулы с алчным блеском в глазах вдруг спросил меня, много ли там денег. Я сказала, что да. Тогда он насел на свою невесту. «А ну, отдавай». Паула поколебалась немного, но потом все же подчинилась. Она вытащила из кошелька бумажку и передала мне.
Анна, словно повторяя движение служанки, машинально открыла сумочку, достала бумажку и развернула ее.
– Шифр замка РАЙ-12. Гуарнер прячет ключ в жилетном кармане. Стоит заполучить ключ, и открыть замок пара пустяков. Она также передала мне план кабинета с точным указанием места, где вмурован несгораемый шкаф. Что касается остального, Паула уже давно мне рассказала, как добиться свидания с ним, кто бывает в доме…
Она замолчала, полагая, что Мендоса хочет спросить ее о чем-то еще, но он только зевнул. Все в мастерской приобрело фантастический вид. Пачка балерины, казалось, с отчаянной жадностью поглощала вечерний сумеречный свет. Хрупкая фигурка Анны в кресле отбрасывала на пол неясную тень. Ногти ее оставили маленькие полукружия на увядших лепестках розы.
– Послезавтра служанки не будет дома, и мы можем свободно действовать.
Анне вдруг припомнилось, как еще совсем недавно, когда ей было пятнадцать лет, отец прятал от нее на кухне свою опасную бритву, один вид которой прямо зачаровывал девушку. Ей казалось, что достаточно приложить лезвие к коже, и острие само вонзится в тело.
Мальчишечья ватага, членом которой она была, по-своему реагировала на смутные времена: вооруженные ножами ребята гоняли по свалкам и улочкам, испуская дикие вопли, жадно подражая во всем взрослым.
Все это осталось в прошлом, но сейчас Анне казалось, будто она вновь переживает те далекие дни.
– Да, – сказала она вполголоса, – пришло время решиться.
Она задумчиво приложила руку ко лбу. Мендоса погрузил кисть в кувшин.
– Я думаю, личные вопросы самые важные.
Она замолчала, словно желая посмотреть, какое впечатление произвели ее слова.
– А ты как думаешь?
Вопрос ее точно застыл в воздухе. Нестройные звуки фортепиано влетали в окно со двора. Косой дождь хлестал под порывами ветра. Мендоса, стоя у другого окна, с безразличным видом смотрел на улицу. Капли дождя били по пузырчатым лужам; по стеклу, причудливо переплетаясь, сбегали струйки воды.
Анна снова замолчала. Экран из гофрированной бумаги, застывший среди мрачной и скорбной обстановки, вдруг озарился цветным бликом: по нему скользнул последний луч умирающего дня. В чаше с пожелтевшей водой уже не оставалось ни одного цветка. Оттуда торчало несколько старых вытертых кистей. Девушка встала с кресла и подошла к мольберту.
– Это я? – спросила она.
Агустин ничего не ответил.