Ловкость рук

Насвистывая, Луис ушел. В первом же кафе на Гран Виа он зашел в туалет и попросил у привратницы жетон для телефона-автомата. Сунув жетон в щель, он набрал номер.

– Позовите, пожалуйста, Давида.

– А кто его спрашивает?

– Паэс.

Луис положил трубку на столик и окинул взглядом женщину, продающую жетоны. Недовольно бормоча что-то сквозь зубы, она рылась в своих юбках. Подождав немного, Луис приложил трубку к уху.

– Давид? Это я, Паэс. Послушай, завтра вечером ко мне зайдет Кортесар. Он купил билеты в кино, я думаю, ты не откажешься…

– Что-нибудь интересное?

– Не знаю. Он мне ничего не сказал.

– Когда ты его ждешь?

– В шесть.

– Хорошо, я приду.

– Я буду ждать.

– Договорились.

Пока Давид благодарил приятеля, тот уже повесил трубку. Луис поднялся по лестнице, прыгая через две ступени. Он улыбался. «Теперь, – думал он, – мне не хватает только денег».

На улице, подняв руку, он остановил такси.

– В Новисиадо, пожалуйста.

Сидя в такси, Луис развернул носовой платок, в котором спрятал бабушкино золотое кольцо и медали братишек, полученные ими при первом причастии, и критически оглядел их.

– Посмотрим, что мне дадут за эту пакость.

Луис постучал в стекло, приказывая шоферу ехать побыстрее.

* * *

После двух часов упорных уговоров, когда Анна уже была готова отступиться, служанка наконец сообщила ей необходимые сведения. Высокий смуглый жених служанки недоверчиво прислушивался к их разговору. Это был грубый деревенский парень с обветренным бронзовым лицом; он угрюмо вертел в руках берет.

– Паула сдалась, – рассказывала Анна, – еще не до конца поборов в себе страх и угрызения совести; она скорбно сжимала губы, нервно хрустела пальцами, на скулах у нее ходили желваки…

– Да, я согласна, – говорила она, – если с хозяином ничего плохого не случится. Вы не представляете, как он хорошо ко мне относится. Вот уже шесть лет, как я работаю у него, и он еще ни разу не побранил меня. Честное слово. Он настоящий кабальеро, умеет быть благодарным и всегда замечает хорошее отношение. Я себе никогда не прощу, если с ним приключится беда. Вы меня понимаете: одно дело обобрать, а другое – причинить зло, убить, что ли. На такое я ни за что не пойду. Я женщина мирная, хочу выйти замуж и народить детей, а потому для меня лучше всего не впутываться ни в какие неприятности.

Потом Паула долго рассказывала о том, что она с самого детства любила чистоту и порядок и как одна, теперь уже умершая, старушка привила ей любовь к ближнему и другие благочестивые правила.

– Я хоть и необразованная, но уж больно люблю семейную жизнь.

Анна опутала служанку сетью успокоительных нежных слов, признав и расхвалив ее благородные чувства: преданность и честность; она надавала девушке множество обещаний и призвала ее всегда оставаться чистосердечной и прямой.

– …Это был настоящий фейерверк восхвалений и любезностей. С самого начала я догадалась, что ее жених взял мою сторону. Достаточно было посмотреть на него. Низкий лоб, толстые губы, густые, подстриженные щеточкой усы и студенистые, горящие жадностью глаза. Красивая у него только фигура: узкие бедра и широкие плечи, ну а что до мозгов, то их у парня не больше, чем у комара. Я делала вид, будто разговариваю с Паулой, но на самом деле обращалась только к нему: я решила убедить его, побороть в нем прирожденную хитрость. Служанка смотрела на меня в упор. Она из этих толстух с гладкими, точно накрахмаленными лицами, которые непрестанно божатся и вопят о своей честности. Сейчас совсем иное дело, – говорила я ей, – вам надо выйти замуж, вы не можете больше ждать. И она таяла от моих сладких улыбочек и, сморщив от натуги свой лобик, казалось, жадно глотала их…

Говоря это, Анна перестала ходить по комнате и уселась в кресле, обычно предназначавшемся для натурщиц. Прежде чем сесть, она отодвинула в сторону несколько засохших кистей и кинжал, который Агустин забыл убрать. Мендоса, лениво облокотившись на мольберт, разглядывал ее, точно собирался рисовать.

На столе в чашке с пожелтевшей водой плавало несколько увядших роз.

– Подарок одной подруги, – объяснил Агустин.

По углам мастерской, там, где потолок почти касался пола, валялись папки с рисунками и эскизами танцовщиц, а на старом матросском рундучке покоилась легкая газовая пачка балерины.

– Ты не возражаешь, если я повожусь с красками? – спросил Агустин.

Анна слегка кивнула головой. Ее смуглое бледное лицо словно впитывало в себя свинцово-серый сумеречный свет. Тонкая блузка под расстегнутой шерстяной кофтой едва прикрывала упругие девичьи груди.

Анна рассказывала о том, как чуть было не сорвалось так хорошо начатое дело и какие героические усилия потребовались, чтобы снова, овладеть инициативой. Она действовала, как настоящий рыболов, то и дело ослабляя леску, давая рыбке поглубже заглотать крючок.