– Ну, тут множество версий, отчего такая потерянность в людях появляется. Чаще всего говорят, что от потери ориентации: куда плыть – неведомо, поэтому один страх, что вот-вот тебя, китяру, на мель выбросит. Проще говоря, ни во что они не верят из того, что им толкуют, да и верить-то особенно не хотят во что-нибудь. С одной стороны, обманывали много, с другой – сам обманываться рад. Вот как-то так, в общем.
И вдруг Александру позвонил тот старый знакомый – бывший режиссер-документалист, который сразу сказал:
– Ты меня не расспрашивай ни о чем, я тебе просто хочу подарить на день рождения экскурсию. Когда будет день свободный – сразу позвони, приедешь на пристань, и мы на катере на Светлую гору съездим. Я там уже побывал.
– И что там?
– Я поверил, что Бог иногда отправляется погостить в мире людей, посмотреть, как мы распоряжаемся тем, что он даровал каждому из нас. Мне даже кажется, я встретился с ним. И я испытал чудовищный стыд…
***
В оцепенении первых холодов сосны застыли, схватив на лапах своих сгустки не тающего уже снега, и стояли, словно вот именно сейчас ощутив в себе всю мощь противостоять грядущим ненастьям зимы. Еще в предутренней темноте Игорь спустился к реке, постоял перед чуть заснеженной безукоризненной равниной появившегося вчера льда, над которым позванивал скатывавшийся по обледенелым камушкам родник. Что в этих последних звуках перед долгим онемением и испытанием безжизненностью? – попытался он осознать свое ощущение этих минут. – Усталость от суеты или накопленная сила?
Но проявлялось все сильнее ощущение того, что перемены неизбежны и сейчас именно тот момент, когда надо спокойно принять какое-то решение. Игорь поднялся к самому источнику, плеснул в лицо холодной воды, набрал ее еще раз в сомкнутые ладони, поднял их и вылил воду себе на голову, наслаждаясь тем, как чуть обжигающие струйки крадутся вниз по его телу под одеждой. Присев рядом, он долго смотрел на словно загустевшую от холода воду источника. Получив божественное откровение, подумал он, мессии углубляются в себя, чтобы проникнуться этим откровением. Затем – в путь, каждый миг провозглашая это откровение, пока тебя не предадут. Получил ли он, объявленный новым мессией, это откровение?
Он вспомнил, что только один раз где-то далеко на север отсюда попытался помолиться о чем-то для себя – все остальные последние месяцы он словно ловил откуда-то и произносил слова, идущие для других людей. Идущие словно в ответ на таящуюся в глубине этих людей крошечную пульсирующую боль. Может ли он собрать вместе все эти мелкие боли, чтобы обратиться сразу ко всем с единым словом?
– Будем свободными и полюбим жизнь с отчаянием обреченных! – повторил он свои не так давно произнесенные тоже в одиночестве слова. И это все?
Игорь снова плеснул в лицо водой, еще и еще раз. Да коснется меня чаша твоя, господи, да будет твой выбор моим, – прошептал он, поднимаясь в гору к домику, где начнется еще один его день с людьми. Почти поднявшись, он остановился, глядя на купол старого храма.
Но ведь это отец гордится выбором сына, видя в нем свои заслуги, – открылась ему другая мысль.
***
В последние дни в домике ночевал и Владимир, редко не оставляя его и днем, словно опасаясь, что что-то важное может произойти без него. Сегодня, в первый выходной день недели, они с Антоном тоже поднялись рано, из поленницы брали дрова, чтобы развести огонь в очаге на террасе. Хотя на днях еще Владимир говорил, что сейчас, похоже, поток посетителей ослабеет, и будут появляться лишь редкие прихожане. Все-таки приходит зима, да и водный путь к домику закрыт ледоставом. Пожалуй, сказал он, все это даже и к лучшему – надо копить силы к лету.
Но по тропке с противоположной стороны горы, хотя серое небо еще только начинало светлеть, уже поднимались несколько человек (Владимир установил в полукилометре от домика шлагбаум на дороге, чтобы все, кроме него, оставляли там машины и шли пешком). День начинался…
…Вечером этого дня Антон записывал, что когда кто-то из пришедших начал перечислять свои разочарования и в конце концов произнес, что сейчас уже готов покончить с жизнью, Светлый ответил: