Ловцы человеков

– Сейчас я, к сожалению, стал цинично замечать вранье… Помнишь, я снял серию фильмов о бедном писателе, которого за его многотомник о сталинских лагерях из СССР выслали? Я так его труды праведные и страдания по родине расписывал, что народ его чуть не святым праведником считать стал, народным заступником, понимаешь ли! Помню только, когда я его спросил: а как он умудрился, сидя в деревне в ссылке собрать документального материала про лагеря на несколько домов? Интернетов тогда не было. Тот как-то странно и замешкался, а потом стал рассказывать, что ему-де вся страна письма писала… Я только потом понял: этот графоман ничего не собирал, просто врал самозабвенно. А выслать из страны, оказывается, он сам со слезами упросил тайком, когда ему передали, что за границей его полмиллиона долларов гонораров ждут. А всю жизнь потом врал, что выброшен был нищим из любимой страны… Я и перестал сейчас что-то снимать: все врут…

Александр тогда вдруг вспомнил старый-старый рассказ своей тетки о наивных сельских жителях, ездивших окультуриваться в город. Странно, воспоминание это укололо, словно память об эпизоде проявленного им самим малодушия. Но самое страшное – ему вдруг передалось занозистое чувство его друга: он тоже стал цинично замечать вранье. Вернее, не просто замечать – он словно перестал оправдывать любую даже маленькую ложь и недосказанность. Если раньше он считал, что наигранность лжи идет от необходимости сохранить свое лицо в сложный момент, то сейчас понял: все наоборот. Именно попустительство лжи и заставляет людей носить личины, за которыми не видно их настоящего лица.

Он вдруг поймал себя на мысли, что ранее казавшиеся занятными разговоры со многими своими знакомыми вдруг стали противны. Он, хорошо говорящий по-английски, сидел в ресторане с приехавшим в Россию ненадолго известным в мире продюсером, слушал его рассуждения о гуманизме внешней политики его страны, и вдруг высказался:

– Однако, вам удается после каждой драки в мире крови полизать. А потом цивилизация беззубых вампиров рассуждает о ценностях!

Давно знакомый Александру человек из другой страны немного поморщился, потом снисходительно улыбнулся:

– Скажи спасибо, что не зубастых. А общую жестокость мира еще никто не отменял. Как вы, русские, говорите: у воды быть, да не напиться. И вообще, все благие истины, которые столетиями благоговейно нам преподносят в книгах, всего лишь бредовое вранье. Правда всегда слишком неестественна и жестока, поэтому ее и приходится прятать, как уродца.

Он сочувственно покачал головой.

– Да, и вот так мы столетиями врем, что добро порождает добро, а зло порождает зло. Хотя все вроде бы знают, что человек вырастет добрым, только когда научится понимать, что такое зло. Окружи ребенка одной добротой и заботой – он превратится в злобного негодяя. Потакай ему во всем – превратишь в безвольного эгоиста. Сделай для человека или народа тепличные условия – превратишь его в раскисшего нытика, проклинающего все на свете. Не ври ему никогда – и он станет наивным простаком. Дашь кому-то чего-то даром – он посчитает, что ты был ему обязан, и будет на тебя же и обижаться. Ты это все называешь добром? Извини, я лучше добром для человека назову, когда он по шее получит!

Так что Иисус все-таки был прав, когда говорил: не судите… Потому что твоя злость может кого-то сделать добрее, твое мошенничество делает кого-то умнее, ну и так далее. Мир гармоничен, в нем одно, достигнув какого-то количественного предела, всегда начинает переливаться в другое – собственную противоположность… И нам, убогим, как понять, где граница и каково истинное лицо происходящего?

Знакомый похлопал Александра по плечу на прощанье, словно старый учитель споткнувшегося в начале пути ученика.

И это ощущение громоздящейся вокруг лжи стало давить все сильнее от того, что у Александра уже не было никакого азарта противостоять ей, какой был на излете советской эпохи. Куда, на какие благие цели ушел этот азарт, он старался себя не спрашивать. Главное – ты сейчас с деньгами. Так и живи теперь богато, купайся в море, съезди в кругосветку, и ни о чем не думай, – сказал он себе. И вдруг добавил: трус…

Все еще усугубилось, когда он съездил на похороны своей деревенской тетки. С сельского кладбища он отправился пешком до ее дома – и его никто не узнал среди проходивших мимо людей. Он же на лицах встретившихся людей читал одно и то же настороженное и в то же время устало-обреченное выражение. И даже у еле волочащих ноги местных пьяниц было на лицах что-то подобное. Вроде жизнь теплилась в той деревне, но что-то, судя по этим лицам, было не так.

– Это ж называется «печать выживания», – сказал ему один из давних знакомых, когда Александр мельком обмолвился о впечатлениях от поездки в деревню. – Неужели не слыхал? Обычно почти все, кто впервые за границу на отдых съездит, рассказывают, что больше всего их удивило: люди там тоже про кризис толкуют, но вот нет у них на роже этой самой печати и все тут.

– А у наших она откуда?