После Редактора нашим клиентом был директор магазина. Он носил белый крахмальный халат, который делал его похожим на врача. Его просьба была – прорубить дверь с улицы в молочный отдел. Вернее, даже не прорубить, а расширить существующее окно до размеров двери. Обговаривая условия, Директор всячески пытался подвигнуть нас к скорейшему выполнению задания.
– Если за три дня уложитесь – даю каждому по ананасу, – обещал он.
Мы кивали.
– А если за два – по ананасу и две селедки.
– А если за день? – не удержался я. Директор загадочно и сладко улыбнулся.
– Если за день... – сказал он и повел нас в закуток, где был прикноплен к стене лист ватмана с красным акварельным заголовком. – Поместим о вас заметку...
Посулы Директора так нас воодушевили, что дядя Гриша позвонил Суфлеру и попросил его нам помочь. Тот быстро приехал.
Мы с дядей Гришей разбирали кирпичную кладку. Суфлер замесил цемент. С возвращением сына дядя Гриша заметно повеселел. Работая, он напевал. Я тоже был рад видеть Суфлера и нет-нет да и похлопывал его дружески по плечу.
Но во время обеденного перерыва пропала новая дубовая, с золоченой инкрустацией дверь, которую нам предстояло навесить. Директор возмутился, заставил нас оплатить ее стоимость, после чего буквально – вытолкал на улицу, где моросил дождь.
Тут опять вспыхнула ссора между сыном и отцом.
– Сколько же можно? – бушевал старик.
– Да не брал я, – клялся Суфлер. – Зачем мне она? В троллейбус, что ли?
Я тоже чувствовал себя виноватым и молчал. Дядя Гриша схватил меня за рукав.
– Пойдем, – потребовал он. – Хочу, чтоб ты посмотрел, как я живу.
Я подчинился, и он привел меня к старому домишке, где на лестнице можжевелово пахло кошками. Открыла нам небольшого роста сухонькая старушка в темном платьице.
– Моя жена, – сказал дядя Гриша и через полутемный коридор потянул меня в душную комнату.
Пол в квартире был дощатый, крашенный в коричневатый цвет. И беспорядок царил ужасный: какие-то тряпки валялись повсюду. Из-под цветочного горшка вытекал ручеек воды.
В комнате на диванчике сидел, вытянув ноги в сандалиях, худенький мальчик с белой челкой. Он листал журнал, подолгу рассматривал картинки.
– Сын Суфлера, – сказал дядя Гриша. Мальчик оторвался от своего занятия и пристально посмотрел на меня серыми недетскими глазами.
– Дальше идем, – потребовал дядя Гриша. – Хочу, чтоб ты все, все увидел. – Но в коридорчике остановился. – Беда с мальчишкой, – зашептал он. – Странный. Бывает, целыми днями молчит. А знаешь, после чего началось? Ему учитель в школе попался... Ну дуралей, каких мало! Таскал ребят по вечерам на крышу: говорит, астрономию изучать. Парнишку теперь не узнать – то сидит занимается, а то вдруг, как в бреду, метаться начинает: «Нельзя понапрасну тратить время! Нужно так много успеть!» Была врач. Внешне милая, но тоже странная. Говорит: очень хорошо, тут можно обойтись без укола тревоги. А еще нельзя, говорит, менять образ жизни. Если привык на крышу ходить – пусть продолжает. Глупость какая! Мы чего только не пробовали, чтоб отучить! Я змея бумажного смастерил. Суфлер говорящую щуку достал. Вместе с холодильником принес. Да она одно, твердит: «На чудо нельзя рассчитывать. Сами выпутывайтесь». Такая чему научит?
– А может, возьмем его на крышу? – предложил я.
Дядя Гриша отступил на шаг, словно желая получше меня разглядеть.
– Хватит того, что Суфлер ходил, куда не надо. А я пускал, – сказал он.
Чтение вслух
Я не нашел инженера по нежилым помещениям, но придумал другой выход: установил на одной из крыш, не слишком покатой, брезентовую палатку. Место выбрал тихое и уютное, вдали от шумных улиц. Иногда в гости ко мне приходил дядя Гриша. Но большей частью я коротал вечера один. При свете электрического фонарика читал и перечитывал письмо другу. Отдыхал от стычек с соседями. На огонек слетались к моему прибежищу ночные мотыльки. Они были большие и напоминали галстуки-бабочки. Я их отпускал, не примерив.
Еще я намеревался перенести с ближайшего чердака старинный письменный стол и пару колченогих стульев – они все равно пылились там без дела. Я также планировал раздобыть подержанный телескоп, а пока довольствовался театральным биноклем – вещественной памятью о старичке, которого уехал разыскивать мой друг Володя. Беленький, перламутровый, похожий на игрушку бинокль открыл мне, что звезды спрятались, а над городом нависло низкое, цвета потускневшего кровельного железа небо.
На клумбах и газонах увядали последние растения, их выпалывала специальная бригада женщин. Я подходил и смотрел. Нет, моего троллейбусного инспектора по ночным цветам среди них не было.
Зарядили дожди. Звезды все не возвращались. Я свернул палатку, но не уходил, ждал чего-то. И видел: летят, летят, шлепают по лужам гусиные перепончатые лапки кленовых листьев. (Календари облетают круглый год, но осенью особенно быстро теряют листву.)
Дяде Грише предложили горящую путевку на Юг, он уехал. Вопрос о хлебе насущном встал передо мной на другой же день.