– Дмитрий, то, что предрекла за завтраком мама, непременно должно осуществиться.
– Очень рад. Никогда еще не пробовал жаркого из кокосов, – искренне признался я.
– Ты не понял, – с досадой прервала меня Вероника. – Ничто не происходит само собой. Тебе надо попытаться... Одним словом, маму нельзя огорчать...
В некотором замешательстве я опустился на второй подлокотник, опасаясь все же, как бы кресло не разломилось пополам. Оно скрипнуло, но выдержало.
– Как-то мама попросила папу привезти из плавания говорящего попугая, – сказала Вероника. – Папа достал, но по дороге попугай улетел с корабля.
– Тогда он купил щегла, – вставил я.
Она оставила мое замечание без внимания.
– Папе пришлось поворачивать судно вспять. Я посмотрел на капитана. Он улыбался хитро и хищно.
Вероника всплакнула.
– Знаешь, еще когда был жив папа, он раздобыл говорящую щуку и настаивал, чтоб я попросила хорошей зарплаты. А я выбрала другое – чтоб она познакомила меня с достойным человеком. Я долго ждала, но в конце концов ты пришел. – Она обмотала мне шею шарфом и застегнула пуговицы пальто. Дала большую хозяйственную сумку. – Иди прямо к директору.
Дул пронизывающий ветер. Я долго стоял перед застекленной витриной, наблюдая, как в мутной глубине гастронома толкутся люди – словно рыбы, открывают и закрывают рты; как растворяются и возникают за прилавком продавцы в белых халатах. Потом замерз и шагнул внутрь. Кафельный пол был чисто вымыт. Явственно пахло свининой и селедкой. В белой эмалированной лохани с обитыми до черноты краями лаково поблескивали крупные бобы почек.
По узенькой грязной лестнице спустился в подвал. Толкнул первую попавшуюся дверь и очутился в маленькой комнатушке. Лампочка без абажура освещала обшарпанные, заляпанные коричневатыми брызгами стены, пол из простых струганых досок, жирный и липкий, в красных воспаленных сгустках запекшейся крови. (На полу лежала освежеванная туша, снежными проталинами белели кости.) Посреди комнаты возвышались две внушительных размеров колоды, основательно иссеченные. В одну был воткнут топор с красиво, как у алебарды, изогнутым лезвием.
Я попятился и попал в закуток, где на электрической плитке стояла сковородка, на сковородке, придавленный камнем, лежал распластанный цыпленок, уже начавший подрумяниваться, шкворчало масло.
Всюду своя жизнь, шептал я, плутая в подвальных закоулках. Через заставленный ящиками коридорчик, мимо прикнопленной к фанерному стенду стенгазеты (она была так засалена, будто в нее заворачивали ветчину) я наконец вышел к двери с надписью: «Директор». Дверь показалась мне знакомой, с тем большей уверенностью я толкнул ее.
Комнатка изгибалась сапогом. Голенище, в котором я очутился, было относительно просторным, несмотря на то, что большую его часть занимал шкафчик (застекленные дверцы завешены бумагой). Загогулинка же, куда я, вытянув шею, заглянул, была узка и куца, канцелярский стол закупоривал ее, будто пробка.
За столом сидел человек в белом, хорошо накрахмаленном халате, голубой сорочке, при галстуке. Он походил скорее на врача, чем на работника торговли.
– Ах, вы теперь здесь, – сказал я.
Он сразу узнал меня, так что я не стал напоминать о маленьком магазинчике и пропавшей дубовой, с золоченой инкрустацией двери, которая должна была закрыть опущенный до земли оконный проем. Протянул мне деньги.
– Пропажа, как видите, обнаружилась. Возмещаю ваши убытки.
– Не надо, – сказал я. – А вы, значит, при переходе с места на место дверь с собой захватили? Нехорошо, свалили все на Суфлера...
Директор перемахнул через стол таким манером, каким спортсмены прыгают через гимнастического козла, и приземлился передо мной. В новых ботинках я был выше него. Он достал из шкафчика с завешенными стеклами бутылку коньяка.
– Рад встрече с вами. Возьмите хоть это.
– Нет, нет, – резко сказал я.
Он опустил бутылку на стол и протянул мне руку.
– Виталий.
Я с неохотой ее пожал. Тогда он извлек еще две бутылки и поставил их рядом с первой.
– Да честное слово, не надо, – сказал я.
– А что надо? – спросил Директор.
У него была странная манера разговаривать: он все как будто подмигивал, но не явно, а так, что приходилось сомневаться – не ошибаешься ли, – и в конце концов начинало рябить в глазах.
– Ничего мне не надо, – ответил я. поколебавшись все же: бремя жаркого из кокосов и вареников с вишнями тяготило меня.
– А что вы думаете о работе нашего магазина?
– Пахнет селедкой, а в продаже ее нет, – пожаловался я.
– Понял. – Он несколько раз бухнул кулаком в стену.
Через минуту в дверях возник огромных габаритов мужчина. Спутанные вялые волосы падали ему на лоб. Пахло от него пивом и луком.
– Снегуркин, селедку мы получили? – спросил Директор.
– Не успели бочку открыть, – прогундосил тот. Директор вдруг закосил глазом, как бешеная лошадь, и подскочил к Снегуркину.
– Постой, да ты что, опять?
Снегуркин отворачивался, стараясь на Директора не дышать.