Ловцы Троллейбусов

Очнулся не сразу, а когда узнал меня, глаза его сверкнули надеждой.

– Я понимаю, вы человек занятой, – горячо начал он. – Но войдите в положение. Вы так нас в свое время выручали. – В голосе его слышалась мольба.

– Конечно, – обрадовался я.

Мы погрузили в багажник мешки писем и толстенные пачки газет. За какие-нибудь полтора часа корреспонденция была доставлена по адресам.

Я посмотрел на часы и сказал, что мы, пожалуй, можем успеть сделать еще один крюк в сторону. Редактор сразу поскучнел, а Вася заныл.

Тогда я их отпустил и попытался заполонить троллейбус. Не тут-то было! Делать нечего, отправился пешком, Разыскал дом и квартиру. Никто не открыл мне. Пришлось ждать на улице. Я стоял и вспоминал: когда заканчивается рабочий день?

Наконец в дальнем конце переулка показалась крупная фигура. Но шел Илья Ильич не один, а под руку с женщиной.

Чем ближе они подходили, тем ясней я понимал, что это Нина Павловна, секретарь Рукавишникова. Илья Ильич нес ее сумку. «Взгляд со стороны...» – снова подумал я. Если б я остался в стенах учреждения, то, наверное, никогда бы не увидел их вдвоем...

Илья Ильич был настолько великодушен, что позвал меня зайти. Я не посмел принять приглашение. Только сказал:

– Мы не успели договорить. Против вас на работе замышляют недоброе. Готовится заговор.

– Увы, он уже в действии, – печально кивнул Илья Ильич.

– И что вы собираетесь предпринять?

– Я уже немолодой человек, – ответил он. – У меня нет сил единоборствовать с Ходоровым. Кроме того, – продолжал он и при этом глядел не на меня, а в сторону, – кроме того, если меня просят уйти, я стараюсь не задерживаться.

Я двинулся в обратный путь пешком, опять не дождавшись троллейбуса.

В квартире царил переполох. Вася, в расстегнутой рубахе, без пиджака, расхаживал по столовой.

– Иголку мне! – требовал он.

– Он ею заколется, – волновалась Вероника.

– Не давать, не давать, – вторил ей Редактор.

– Принесите, – хладнокровно разрешил Директор.

Вася выхватил из рук Калисфении Викторовны шкатулку, извлек здоровенную иглу и, картинно выставив руку, проколол мизинец. Выдавил каплю крови в стакан с вином. Вероника зажмурилась. Редактор вскочил. Вася поймал его за рукав.

– Пей!

– Еще чего, – сказал Редактор, отворачивая заметно побледневшее лицо.

– Если выпьешь, мы будем братья, – объявил Вася.

– Вася, а как поживает твой настоящий брат? – спросил я.

Секунду Вася колебался.

– Хорошо поживает.

– А он чем занимается? – подхватил Редактор.

– Все ему надо знать. Какой деловой! – огрызнулся Вася. – Нет у меня никакого брата, понял? Сейчас будет. Пей!

Редактор вырвался и убежал. Директор отобрал у Васи стакан, пошел, выплеснул содержимое в раковину.

– Умей себя вести, – сказал он.

Вася плюхнулся в кресло и с надрывом прошептал:

– Нет у меня брата.

А я вновь вспомнил своего северного друга и наши с ним разговоры. «Если где-то что-то исчезнет, то в другом месте столько же появится». Как это верно и всеобъемлюще! Считалось, что у Васи есть брат, а его, оказывается, нет. Редактор говорил, что совсем один, а у него есть брат. Исчезнувший в одном месте тут же появился в другом.

А во время вечернего застолья я поднялся и, постучав ножом по хрустальному бокалу, призвал присутствующих к тишине и вниманию.

– «Девять лет назад, – начал чтение я, – он нашел свободную ячею в торговой крупноячеистой сети. Ячея оказалась будто для него приготовленной, За минувшие годы им пройден большой путь...»

Время от времени я делал паузу, и тогда Вероника подавала мне бокал с пузырящейся минеральной водой. Я читал дальше:

– «Он неутомимо расширяет ассортимент товара. Его поиск зримо воплощен и здесь, на этом столе, и носит подлинно творческий характер».

Когда я закончил, воцарилась тишина. (Щегол не в счет).

Ее нарушил Директор.

– Вася, – сказал он дрогнувшим голосом, – немедленно дуй за шампанским.

Затем встал, приблизился ко мне и троекратно расцеловал.

Шампанское появилось через несколько минут. Оно взбодрило кровь и воображение. По просьбе собравшихся я прочитал сочинение еще раз.

Уже под утро Редактор попросил меня выйти для доверительного разговора. Мы уединились на кухне. Тут дышалось куда легче – вместе со свежим воздухом в открытую форточку влетали и таяли редкие звездочки снежинок.

Редактор форточку прикрыл.

– Ты написал прекрасно, – сказал он. – Именно такой кристальной ясности не хватало твоему письму. Именно такой ясности я хотел от тебя добиться.

– Перестань, – польщенно буркнул я. Стекла его очков затуманились.

– Увы, обо мне так никто не напишет. А знаешь, я ведь играл, в детстве на мандолине...

Я заглянул в его печальные глаза и увидел в них толстенького мальчика в коротких штанишках, который сидит посреди комнаты на детском стуле, вслушивается в звуки тягучей мелодии и покачивается ей в такт.

– Ну почему? – сказал я. – Я это сделаю. Я напишу.

Этюд номер два