Иногда Димитрий приглашает студентов домой, проводит семинар со своей группой, они занимаются в саду. Лиза печет много пирожных или большой торт, студенты всегда голодные, подает чай. Достоевский, розы. Не люблю я розы! Ты просто не умеешь их готовить. Достоевский, розы и пирожные – сегодня она сделала фруктовые со взбитыми сливками. Ничего себе жена у Дока, думают они. Они зовут его Док, она знает. Лет на двадцать моложе, думают они. Ты что, на двадцать – на все тридцать. Молодец, старикан! Она классная, и готовит классно, а ты думаешь, как она в постели? Классно? Платье у нее старушечье! Отстой! По-твоему, ей в джинсах ходить? А что? Классно бы смотрелась!
– Не могу не напомнить вам высказывание Ортега-и-Гассета: «
Имманентны… Лиза вздыхает и уходит в дом. Там прохладно. Кошки уходят за ней. Да, у нее же есть кошки! Белая Роуз и серо-лиловая Ирис. Они так и ходят за ней целый день – то туда, то сюда. Тоже присматривают. Лиза забывает о Димитрии, как только он закрывает за собою дверь. Одна! Она танцует в одиночестве, в просторной светлой комнате, ветер раздувает занавески, радужные блики, солнечные зайчики по стенам, хрустальный перезвон, аромат роз, музыка, что-нибудь из Моцарта, звуки, как солнечные льдинки…
Она кружится, кружится, кружится…
Я счастлива, счастлива, счастлива, счастливасчастливасчастлива…
Элизабет, прекрати. Всем давно уже ясно, как ты несчастна.
К субботе надо опять испечь пирожных, думает она. Приедет Фредерика. Дочь Димитрия. Он так волнуется. Малышка Фрик. Синеглазая стрекоза. Он купал ее в ванночке, ручонки по воде – плюм! Плюм! Брызги, пена, ямочки на щеках, желтый утенок. Он не видел ее десять лет. Или одиннадцать. У нее какие-то сложности с матерью. И с отчимом. Бедный ребенок! Лиза любит ее заранее. Хотя, может быть, она вовсе ему и не дочь. Он не уверен.
Бетти
Фредерика приезжает в субботу. Пирожные готовы. Подъезжает такси, звонок, Лиза открывает дверь, улыбка… Господи! Это – Фредерика? Димитрий потрясен. А чего ты ждал? Думал, будешь купать в ванночке? Девочка выросла. Рваные джинсы, рюкзак за спиной, черные волосы до плеч, челка до носа – глаз не видно. Профиль греческого мальчика, синие глаза. Вся в черном, браслеты на руке. Сутулится. А ботинки, боже мой! Кошки подозрительно принюхиваются. «Это то, о чем я думаю?» – спрашивает Ирис. «Марихуана! Фу!» – фыркает Роуз.
– Ты видела, у нее на руке татуировка?
– Да, бабочка. Так странно!
– Татуировка! У девушки!
– Ну, дорогой, у молодежи это сейчас модно.
– Модно! А как она смотрит?
– Как?
– Дерзко. Девушка не должна так смотреть.
Про марихуану он и не догадывается.
Маленький дерзкий котенок, царапается, шипит. Прячется. Молочка, детка? Кис-кис-кис. Знаю я ваше молоко. Никому нельзя верить. Кис-кис-кис… Гладят по голове, а потом бросают. Никогда не прощу! «Почему он позволил маме меня увезти? Почему? Как я плакала!»
Больше не плачет. Никогда. И никому не верит. Конечно, приманят молочком, конфеткой, игрушкой, а потом трогают грязными лапами. Отчим этот. Свинья. Ненавижу. Маме не рассказала. А папы нет. Он далеко, не придет, не защитит, не убьет этого козла.
Конечно, он убил бы. Просто убил бы! Собственными руками. Маленькая, чистая, невинная… слабая, беззащитная девочка… как червячок… так легко раздавить каблуком. Негодяй. На двадцать лет моложе! Да что ты, на все тридцать.
Ухмыляется маленький алчный зверек, уж он-то знает… СЛИШКОМ хорошо знает… что может сделать такой мерзавец… с маленькой девочкой. С ЕГО маленькой девочкой. Нет, нет! Не думать об этом, не думать, и все. Он спрячет эти мысли в самый дальний ящичек, потайной, с секретом, никто знать не знает о нем, никто-никто, даже он сам не знает, вот какой это ящичек.
Она худенькая, Фредерика, Фрик. Но крепкая. Маленький воин. Накачала мускулы, знает карате, прыгает по ковру, удар ногой, выпад рукой… Что ни цветок! То роза! Что ни воин! То самурай! Кий-я-я-а! Храбрый кузнечик. Бойцовая бабочка. Синеглазая стрекоза.