Ловушка для банкира

Сказал он это едва слышно — так, что сидящие рядом люди даже не отреагировали. Но Виктория, находившаяся на противоположном конце стола, легко разобрала каждое слово. Это ее насторожило. Обострившийся слух мог сигнализировать о начинающемся приступе. Девушка принюхалась. Так и есть: тысячи запахов закружились в безумном вихре. Стараясь не выказывать беспокойства, Вика встала из-за стола.

— Дорогой профессор, вы уходите? — встрепенулся Быстрицкий. — Скоро ведь ужин!

— Извините, но вынуждена вас покинуть — голова опять разболелась.

Кухарка с Настей сочувственно переглянулись.

— Может, подать ужин в комнату? — предложила служанка.

— Нет, спасибо. Совершенно есть не хочется. Лучше прилягу и постараюсь уснуть.

Когда Вика вышла из столовой, зрение уже стало черно-белым. Она торопливо направилась в комнату. Переступив порог, девушка увидела лежащий на журнальном столике барельеф. «Так и не выбралась за целый день примерить его в нишу памятника, — с сожалением подумала Виктория. Впрочем, сейчас ей тоже было не до барельефа. Раздевшись, она шмыгнула под одеяло и быстро уснула.

* * *

Сидя за письменным столом, граф Смолин нервно теребил гусиное перо. Он уже несколько раз макал его в чернильницу, но до сих пор не вывел на странице дневника ни единой строчки. Наконец, решившись, Петр Николаевич начал писать:

20 июля 1831 года

«Скоро минет год, как умерщвлен мною колдун-оборотень. Вслед за его казнью деревня пережила страшное пожарище. Много люда погибло и скотины, почти все было уничтожено. Сейчас только оправились мы от сего бедствия. Снова жизнь вокруг, снова смех раздается в новых отстроенных домах. Однако же сердце мое никак не успокоится. Причина тому — слова туземца, кои выкрикнул он перед кончиной. Обещал чернокнижник, что разделю я участь его меньше, чем через год. Срок этот истекает вскорости. Верить ли проклятию колдуна, я не знаю, но с каждым днем тревога все сильнее.

Мысленно возвращаясь в прошлое, постоянно думаю: отчего не прислушался тогда к увещеваниям супружницы моей? Ведь молила Лизонька, и не раз, отослать Харитона вон из имения. Да и дядя, когда я выпрашивал у него молосса, не зря так остро противился моему желанию. Знал он наверняка, что пес его и слуга — единая личность. И что не боялся вовсе молосс туземца, когда убегал из комнат перед его появлением. Не прятался Лютый от Харитона. Уходил перевертень только потому, что надобно было сменить ему облик — со звериного на человечий. Эх, кабы только имелась возможность повернуть время вспять. Чтобы отказался я от притязаний своих, от глупой кичливости обладать чудесным охотничьим псом. Но ничего уж не исправить. Я не послушался ни жены, ни дяди. Настоял на своем, и вот печальный итог — горе поселилось в доме моем…»

— Нет, все не то! — граф вырвал только что исписанный лист и, скомкав, швырнул его на пол. — В открытую высказаться никак не получается. Потомки за умалишенного принять могут. Надо иносказательно постараться — кому надо, тот непременно меня поймет.