Ловушка для джентльмена

— И я, — заявила Гвен. — Полагаю, для них будет лучше оставаться именно там, где они сейчас находятся. Здесь они окружены людьми, которые их любят. Здесь они счастливы. А счастье, кузен, — это величайшая редкость в нашем мире, в особенности, когда речь идет о тех, кто лишен всех прав. Я говорю о детях, вернее — о девочках. Я не отдам их, имейте в виду, — Она повернулась к мужу: — Скажите ему, Маркус. Скажите, что он не сможет их забрать.

— Я не уверен, что все так просто, дорогая. — Маркус повернулся к Таунсенду. — Если это письмо подлинное…

— Разумеется, подлинное, — поспешно проговорил тот.

— Да, на подделку оно совершенно не похоже. — Маркус снова взглянул на документ, потом сказал: — Но ведь вы, конечно же, не намереваетесь увезти девочек прямо ночью?

— Гвен ахнула:

— Маркус! Как вы можете?!

— Отсюда до Таунсенд-Парка по меньшей мере полдня езды верхом, а в экипаже, вероятно, еще дольше, — пробормотал Маркус. — Ведь никакой особенной спешки нет, не так ли?

— Нет-нет, — медленно ответил Таунсенд. — Полагаю, что нет.

— Вот и превосходно, — кивнул граф. — Тогда вы, конечно, переночуете у нас.

— Маркус! — Гвен показалось, что она ослышалась. Маркус, даже не взглянув на нее, продолжал:

— Лучше сообщить эту новость девочкам… как можно осторожнее. Может быть, вы все это обдумаете, если останетесь у нас и завтра.

— Как вы можете приглашать его остаться? Вы должны просто вышвырнуть его из дома! Немедленно! — Гвен утратила всякое самообладание. — Вы что, не понимаете? Девочки его ничуть не интересуют. Ничуть! Может быть, он и чувствует себя в какой-то степени ответственным — из-за просьбы их отца, — но совершенно очевидно: он приехал сюда из-за наследства!

— Этого вполне достаточно, Гвен. — Маркус пристально посмотрел ей в глаза, и она поняла, что он уже принял решение.

Но почему, почему муж так решил? Неужели он действительно отдаст девочек?

— Им будет легче, если у них будет день, чтобы привыкнуть к мысли об отъезде, — с невозмутимым видом проговорил Маркус. Он повернулся к Беркли: — Реджи проводи лорда Таунсенда в библиотеку. Ты знаешь, где хранится бренди. Я уверен, что ему не помешает немного подкрепиться.

Беркли внимательно посмотрел на друга, потом кивнул:

— Да, разумеется.

Взглянув на Гвен, виконт едва заметно улыбнулся и направился к двери.

Наверное, ей лучше было выйти замуж за лорда Беркли — за Реджи. Он хотя бы проявил озабоченность. И он явно сочувствует ей. Милый, славный Реджи. Она сжала кулаки. А Маркус ведет себя так, словно ему нет до этого никакого дела.

— Я рад, что вы меня поняли, лорд Пеннингтон, — сказал Таунсенд. — Я очень вам признателен.

— Не стоит благодарности. — Маркус пожал плечами и небрежно бросил письмо на стол. — Мы сможем продолжить наш разговор утром. Такие дела, очевидно, лучше решать тем из нас, кто умеет отбрасывать эмоции, кто может трезво оценивать ситуацию.

— Трезво оценивать? — Гвен вспыхнула. — Ты сказал трезво?

Реджи что-то пробормотал себе под нос, но Маркус не обратил на него внимания. Подойдя к двери, виконт распахнул ее и отступил в сторону, чтобы пропустить Таунсенда.

— Признаюсь, лорд Беркли, ваше участие в этом деле меня несколько смущает, — сказал Таунсенд.

— Я не просто лорд Беркли, — возразил Реджи, выводя Таунсенда из гостиной. — Я — дядя Реджи. — И он плотно закрыл за собой дверь.

Гвен тут же повернулась к мужу:

— Значит, трезво? Отбросить эмоции?

— Да, отбросить. Черт побери, Гвен, мы не должны терять рассудка.

— Значит, я, по-вашему…

— Да, мы оказались в очень неприятном положении, — перебил Маркус и принялся расхаживать по комнате. — Но пойми, руководствуясь только эмоциями, нельзя иметь дело с таким человеком, как Таунсенд. Он размахивает документами — возможно, подлинными, хотя не уверен… Нам необходимо сохранять спокойствие и самообладание.

— Я не желаю сохранять спокойствие! Я хочу… действовать. И хочу, чтобы вы что-нибудь сделали. Почему вы не выставили его из дома?! — Она пристально взглянула на мужа. — Ведь вы — граф! Разве вы не можете… посадить его в тюрьму, или повесить, или сделать что-нибудь еще?

— Нет, не могу. Но даже если бы и мог — какие обвинения я предъявил бы?

— Похищение детей. — Она начала загибать пальцы! — Воровство. Мошенничество. Нарушение границ частного владения…

— Я сам предложил ему остаться.

— Предложили?! — со злостью бросила она.

— Послушайте, дорогая. — Он подошел к ней и взял ее за руки. — Я понимаю, как вы огорчены…

— Неужели? — Она вырвалась.

— Да, понимаю. Я тоже встревожен.

Она с вызовом вздернула подбородок:

— Вот как?

Он тяжело вздохнул:

— Разумеется, встревожен. Черт побери, Гвен! Я полюбил девочек так, словно они мои дочери.

— Значит, вы удачно скрываете свои чувства.

— А вы их совершенно не желаете скрывать! Какое-то время Гвен молча смотрела на мужа. Она не помнила, чтобы кто-то когда-либо до такой степени разозлил ее. И все же внутренний голос тихонько ей нашептывал: «Ты действительно должна трезво оценить ситуацию. Если ты успокоишься, то, возможно, сумеешь добиться своего».

Тут Маркус вновь заговорил: