Ловушка для орла

Они оба умолкли. Со стороны замка Бхайрак доносилась протяжная гэльская песня – это был тихий нестройный напев, временами переходивший в дикий хор, когда остальные подхватывали его. И тогда в пении слышалось что-то торжественное и воинственное одновременно. Эти звуки неслись далеко над водами кайла, и на них отзывались псы в селении Тонг. Звуки окружающего мира. Но Дэвиду и Мойре до этого не было никакого дела. Им казалось, что тут, среди зарослей высокого папоротника, в стороне от людского оживления, они одни в целом свете. Но разве так и не случалось всегда, когда они были рядом?

Дэвид не заметил, как по его щекам после слов Мойры покатились слезы. Она была лучше всех, кого он знал в этой жизни. Она была его живой мечтой, его фейри, дарованной ему небесами.

– Я люблю тебя, – сказал он, задыхаясь.

Как говорить о любви, когда она только что пережила такой страх по его вине? И тогда он мягко произнес:

– Расскажи мне о своей матери. Она ведь англичанка, да? Ты говорила, что она бежала откуда-то. И, как я понимаю, она из Нортумберленда. Ведь ты говоришь на языке тех мест, откуда и я сам.

Теперь он от нее не таился. Но Мойре пришлось собраться, прежде чем она смогла говорить о чем-то, кроме них самих.

Мать. Да. Ее все называли Норой. Она была суровой и недоброй женщиной. Когда-то красивая, она быстро растратила всю дарованную ей прелесть, и ее даже побаивались – настолько она была злой и властной. На островах недоверчиво относятся к чужакам, но Нора стала женой местного рыбака и как-то прижилась. Вялила рыбу и одевалась, как все местные, нигде особо не проявляла себя и ни с кем не сближалась. И всегда жила, сберегая в сердце ненависть к тому, из-за кого ее жизнь так изменилась.

– Когда мы были одни, она разговаривала со мной на языке тех краев, откуда прибыла. Только со мной, – рассказывала Мойра, голос которой звучал монотонно, как будто ей стоило усилий сосредоточиться на истории о своем прошлом после пережитого недавно потрясения. – Да, она говорила на родном языке только со мной, ибо ей хотелось кому-то поверять свою душу. Не отцу Годвину, которому она порой исповедовалась, но который был с ней строг, не мужу, которого терпела и которому вынуждена была подчиняться. Мне же она могла выплескивать всю свою затаенную ненависть, заставляла выслушивать вновь и вновь ее обиды на моего отца, который обманул ее, развеяв ее надежды.

Дэвид вспомнил слова Мойры о том, как матушка учила ее не доверять чувствам, а только использовать мужчин, не позволяя эмоциям возобладать над рассудком. Но дочь давно отказалась от этих советов, полюбив похитившего ее мужчину. От этой мысли Дэвиду стало и хорошо, и больно. Больно оттого, что он по сути был готов разбить сердце Мойры, как и ее отец некогда поступил с Норой.

– Твоя мать не говорила, какого она рода и где ее дом? – спросил он, когда Мойра умолкла.

– Нет. Она скрывала, откуда ей пришлось бежать. А она в самом деле бежала, опасаясь страшной мести за то, что сделала… Говорила, что на ее родине месть является основным законом и что если я буду знать имя своей родни, то это может погубить меня. Поэтому и скрывала. Даже злилась, если я расспрашивала.

Нортумберлендский говор, земли Пограничья, где закон мести свят как нигде… Дэвид вдруг почувствовал, что начинает что-то подозревать.

– Мойра, что же совершила твоя мать?

– Сначала сбежала от родных с человеком, которого страстно полюбила. Хотя он был из враждебного ее семейству рода. Нора надеялась, что их любовь примирит их семьи, что, когда у нее родится ребенок, ее родня простит ее и признает их брак с моим отцом. Но все вышло иначе… Когда вместо ожидаемого сына родилась дочь… Нора говорила, что отец и до моего рождения словно потерял к ней интерес, был груб и даже жесток. А когда родилась девочка, а не мальчик, она и вовсе стала не нужна ему. А может, его злило то, что, выкрав ее, он не получил приданого. Мать говорила, что ее семья очень знатная, что породниться с ними было бы честью для ее возлюбленного. Но даже когда ее родные стали проявлять некий интерес к ее судьбе, отцу уже не было до этого никакого дела.

Мойра медлила, теребя край пледа, и смотрела куда-то вдаль.

– Нора говорила, что возненавидеть так же легко, как и полюбить. Вот это с ней и случилось. С ней и моим отцом. Он выкрал ее, она пошла за ним по собственной воле, и ей не было пути назад. А отец не знал, как от нее отделаться. Возможно, даже хотел, чтобы она сама оставила его. Он сильно избивал и унижал Нору. О, как все это ужасно! Когда-то эти рассказы меня даже раздражали, мне надоело слушать, что любовь несет только зло… Теперь же…

Дэвид подошел к ней.

– Успокойся, милая. Твоей матери и впрямь не повезло. Но такая судьба необязательно суждена и тебе.

– О, Дэйв… – все же заплакала Мойра.

Дэвид притянул ее к себе, они опустились на склон, и он долго и бережно удерживал ее в руках, мягко покачивал, словно баюкал ребенка.

Когда Мойра успокоилась и взглянула на Дэвида, лицо его было сурово, взгляд казался отстраненным. И далеким, таким далеким…