Ловушка для птиц

– Вешать надо таких сволочей, – спокойно произнес Брагин.

Ответ Брагина нисколько не интересовал Гусельникова, потому что был единственно возможным. По-другому на столь запредельные вещи реагировать нельзя. Только вешать. Но Гусельников – плохой помощник в таком святом деле, как суд Линча. Вместо того чтобы подать веревку, он отвлекается на какие-то переживания внутри себя, близоруко щурит глаза и дергает кадыком.

– …И даже выключил музыку, чтобы лучше расслышать, как трещат собачьи кости. Кажется, это был Малер. «Песни об умерших детях».

У Брагина неожиданно закололо сердце. Давненько этого не было, со времен последнего Катиного срыва, – и вот, пожалуйста. Он-то думал, что сердечная сумка крепка, как никогда, и способна переносить любые тяжести, да видно рано радовался.

– Выходит, Филипп Ерский, несмотря на всю его гениальность, конченый подонок? Живодер?

– Что?

Гусельников выглядел так, как будто его только что вывели из гипнотического сна.

– Вы ведь про него мне только что рассказали? Про Филиппа? Это ведь он сбил собаку? Не случайно, нарочно? А вы где были? Сидели рядом и слушали… Малера?

– Нет. Вы не поняли.

– Что тут понимать, – неожиданно разозлился Брагин.

– На самом деле этого не было… Не было того случая с собакой.

– Не было, ага.

Гусельников – милый парень. Несмотря на известную громоздкость. В джунглях (настоящих, а не здешних, представленных ограниченным кругом растений) он ни за что бы не выжил. Слишком мягкий, слишком пухлый, похожий на медвежонка. Но не из тех, кого продают в дорогих магазинах игрушек, а дешевого, потертого; кочующего из одного – не слишком счастливого – детства в другое. Глаз куда-то подевался? Так мы вместо него пуговицу пришьем, всего делов-то. Но, вопреки этому (или благодаря – кто знает), он вызывает симпатию. И у Брагина вызывал – до последней минуты. Теперь же ему хочется чем-нибудь стукнуть Гусельникова по его дурацкой башке – да хоть бы и его дурацким альтом! Только хрен этот альт отберешь, – Гусельников вцепился в него так, как будто от этого инструмента зависит вся его жизнь.

Может быть, так оно и есть. И даже скорее всего.

– Знаете, как это называется, Петр? Клевета.

– Почему клевета? – искренне удивился Гусельников.

– Вы только что обвинили известного и популярного человека в отвратительных вещах. А теперь решили откатить назад. Нашлись ложечки, да? А осадок-то остался.

Медвежонок выглядел потерянным. Грустным. Как будто заранее знал, что Брагину ничегошеньки втолковать невозможно, как бы медвежонок ни старался.

– Вы меня не поняли.

– Тогда постарайтесь еще раз.

– Ну, хорошо. – Гусельников крепко зажмурил веки. – Не было того случая с собакой. Но я его не придумал… Нет, не так. Я бы не смог такое придумать, если бы однажды не заглянул в глаза Филиппу. Понимаете?

– Нет.

– Когда смотришь в глаза Филиппу… Ну, если у тебя хватает смелости смотреть в глаза Филиппу… То видишь именно это. Как он давит собаку на дороге. И больше ничего.

– То есть это ваш досужий вымысел.

– Считайте, как хотите. Вы просили рассказать о Ерском – вот я и рассказал.

– А кому-нибудь еще рассказывали?

– Нет.

– Интересно, возникают ли у других похожие ассоциации?

– Не знаю. Не обязательно похожие. У людей слишком разные страхи.

– Значит, Филипп Ерский вызывает страх?

– Напоминает о нем. Ты всегда должен быть начеку. Как-то так.

Странные все-таки люди, музыканты.

– Зато теперь можно расслабиться, да, Петя? – Брагин неожиданно подмигнул Гусельникову.

– Теперь да, – абсолютно серьезно ответил тот.

– А страхи у всех людей одинаковые.

– Те, что лежат на поверхности, – да. А те, что глубоко запрятаны, – у каждого свои. – Медвежонок позволил себе легкую дозу философствования, ну надо же!

– Как думаете, кто мог желать смерти Филиппу Ерскому?

– Никто. Все. Тот, кто устал бояться.

– Звучит чересчур э-э… эмпирически, нет? Другие мотивы исключаются? Более земные? Деньги, личностный или профессиональный конфликт? Зависть, месть?

– Вы ведь следователь. Не я.

Где-то в кармане Гусельникова звякнул телефон. Вытащив его, медвежонок мельком взглянул и экран и выдохнул. Как показалось Брагину – с облегчением.

– Такси пришло.

– Да. Еще один вопрос.

– Такси пришло. Мне пора.

Брагин вынул из нагрудного кармана фотографию Неизвестной из автобуса и протянул ее Гусельникову:

– Видели когда-нибудь эту девушку?

– Никогда, – ощупав снимок глазами, твердо сказал медвежонок.

– Посмотрите внимательнее.

– Я посмотрел.

– Есть предположение, что она была знакома с Ерским. Возможно – близко. Она тоже скрипачка.

– Это ничего не меняет. Я никогда не видел ее прежде. Потому что если бы увидел – не забыл.

– Ну что ж, спасибо. Желаю вам удачи во Вроцлаве.

Гусельников перекинул через руку чехол с костюмом, подхватил чемодан и направился к лестнице. И, проскочив один пролет, неожиданно остановился, повернулся ко все еще стоящему у фикусов Брагину и прокричал:

– Я не знаю этой девушки. Но я знаю другую. Вера Протасова. Поговорите с ней.