…Найти координаты Веры Протасовой, в прошлом – второй скрипки Губернаторского симфонического оркестра, оказалось несложно. И уже через час Брагин сидел в гостиной старой петербургской квартиры на Загородном проспекте. Как и полагается старым квартирам, она была сумрачной, слегка запущенной, заставленной множеством вещей – комодами, буфетами, ломберными и шахматными столиками, напольными вазами с сухостоем. С карнизов уныло свисали тяжелые концертные шторы – то ли бархат, то ли вельвет. Вера – хрупкая светловолосая молодая женщина в широком льняном платье, – казалась инородным телом среди всего этого антикварного великолепия. Ничто из здешних вещей никогда не принадлежало ей и не могло принадлежать. Кроме разве что небольшой пластиковой совы со встроенным в нее дисплеем – радионяни: Вериному сыну недавно исполнился год. Застенчиво улыбаясь, Вера сообщила, что,
Так они и сидели друг напротив друга за большим круглым столом: Брагин, Вера и сова между ними. Низко над столом висела большая лампа под бордовым (под цвет обоев) абажуром. Лампа не горела, и единственным источником света оставалось настенное бра позади женщины. Вот и получилось с самого начала, что Брагин с совой оказались достаточно ярко освещены, в то время как лицо Веры скрывала тень.
Сове было все равно, а Сергей Валентинович то и дело прикидывал: случайна ли такая мизансцена, или Вера выстроила ее заранее, в преддверии разговора о Филиппе Ерском?
Брагин не стал плохим гонцом – Протасова уже знала о гибели скрипача.
– Не удивлены моему визиту? – поинтересовался следователь.
– Нет. Удивилась бы, если бы вы не пришли. Это если бы Ерский был жив, никто бы обо мне и не вспомнил.
– Имеете в виду прессу?
Известие о смерти Филиппа Ерского уже просочилось в таблоиды, иначе и быть не могло. Но пока, благодаря усилиям начальника Брагина В. К. Столтидиса, которому вовсе не улыбалось раздувание скандала вокруг столь прискорбного
Неужели и до Веры Протасовой добрались? Оперативно.
– Кто вас сюда направил? – ушла от ответа Вера.
– А вы как думаете? – ушел от ответа Брагин.
– Не так много людей знает обо мне. Тем более – в контексте Ерского.
– Петр Гусельников.
– Петя, да. – Брагину показалось, что Вера улыбается. – Отличный парень. Он очень мне помог когда-то. Что еще он сказал?
– Просто назвал вашу фамилию, и все. А еще сказал, что есть смысл побеседовать с вами о Филиппе.
– Нет никакого смысла. Но давайте поговорим.
Чертова темень, заключенная в женский силуэт! Черное солнце в протуберанцах волос: легкие, как пух, они хорошо видны на свету. И лишь лицо Веры постоянно ускользает от Брагина.
– Что вас интересует?
– Личность покойного. Назовем это так. Любая мелочь, которая могла бы хоть немного объяснить произошедшее с ним.
– Он сам. Вот вам и объяснение.
– Хотите сказать, все к тому и шло?
– Нет.
Чертовы музыканты, чертовы альтисты и скрипачи! Ни слова в простоте, даже мудрствования Грунюшкина кажутся на фоне всего этого пересказом школьных прописей в той части, где «Мама мыла раму». Ладно, зайдем с другого конца.
– Что вас связывало с Филиппом?
– Мы были любовниками, – просто сказала Вера. – Несколько лет назад. Даже жили вместе. Когда он возвращался сюда после гастролей. Если возвращался. Полноценной семьей это не назовешь, но он и не стремился.
– К полноценной семье?
– Просто к семье.
Обычное поведение баловня судьбы. Смешно отдавать себя на заклание одной-единственной, пусть и хорошенькой, девушке, когда за ближайшим углом стоит несколько потешных полков из красавиц. Или даже дивизий.
– Вам хотелось другого? Хотелось именно семьи?
– Нет.
– Мне хотелось смотреть на него не отрываясь.
– Понятно, – осторожно произнес Брагин. – Вы были влюблены.
– Я была инфицирована.
Если бы Вера не встретила его в прихожей, где было достаточно света, чтобы разглядеть ее, Сергей Валентинович подумал бы после сказанного: лицо женщины, возможно, как-то по-особенному изуродовано той самой инфекцией. Коллоидные рубцы или что-то похожее.
Ничего похожего.
Чистая кожа, легкий румянец на щеках, светло-зеленые прозрачные глаза. Веру Протасову можно было бы назвать красивой, но это очень сдержанная красота, неброская, никому себя не навязывающая. Догадался о ее существовании – молодец, вытащил счастливый билет. Нет – никогда ни о чем не узнаешь. А если и узнаешь – все равно не будешь жалеть, что синичка спорхнула с руки, так и не поклевав крошек.
Старшая Верина сестра. Эта мысль только сейчас пришла в голову Брагину, вместе с другой: нужно присмотреться к Вере повнимательнее. Насколько позволяет скупой свет от бра.
– Инфицированы. Даже так.
– Ерский всегда был эпидемией. Пандемией.