Ловушка для стервы

«Теперь я — безотцовщина и безматеринщина», — думала тогда Мила растерянно. Она уже не плакала. На нее словно нашел столбняк. Мила тупо смотрела в угол и размышляла о том, что уже никому не нужна. Доказывать, что она хорошая, больше некому. Отец не выполнил своего обещания и оставил ее. Теперь Миле все — все равно.

А вокруг уже суетились какие-то странные личности, представляющиеся дальними родственниками, которых она никогда прежде не видела и о которых не слышала. Одни хотели взять над ней опеку, другие предлагали сразу определить в детский дом. Новоявленные родственники сидели в гостиной за круглым столом и, не обращая на нее никакого внимания, словно она тоже умерла вместе с родителями, живо обсуждали, как они будут делить наследство: двухкомнатную квартиру и драгоценности ее матери.

И тут, как в сказке, появился он, Миланский Руслан Романович, назвавшийся родным дядей Милы. Его появления никто не ожидал. И многочисленные претенденты на родственные отношения с Милой немедленно обратились в суд. Целых пять месяцев, пока шли разбирательства, Миле пришлось жить в детском доме, куда ее определил отдел опеки и попечительства.

После смерти отца Мила была уверена, что тоже умрет: родители же умерли. Но несмотря ни на что, она вдруг поняла, что ей очень хочется жить. Двое похорон за такую коротенькую жизнь — это убийственно много. Она не хотела, чтобы ее тоже положили в гроб и закопали в холодную сырую землю. И поставили памятник, большой и красивый, как у матери. А над памятником продолжало бы светить яркое солнце, летали бабочки, пели звонкоголосые птицы. Но Мила ничего этого не увидит.

Ее желание жить оказалось настолько сильным, что все тяготы сиротства, которые она испытала, попав в детский дом, показались не такими уж и невыносимыми. Теперь она способна выдержать многое. Ради самой жизни. И Мила вытерпела, не сломалась… наверное. Эти месяцы ей не забыть никогда.

Именно там, в детдоме, она на собственной шкуре до конца осознала правила, которым учил ее отец: не верь, не бойся, не проси! Потому что если кому-то поверишь — попадаешь в зависимость. Если кого-то испугаешься — становишься подневольной. А если кого-то о чем-то попросишь — тебя ждет кабала. И Мила свято соблюдала вызубренные правила. Но этого оказалось недостаточно.

В детском доме безжалостно истреблялись ростки индивидуальности. Неизменное правило — быть как все — негласно требовало от детей не выделяться ничем: ни умом, ни мыслями, ни внешностью, но особенно благополучными родственниками.

Мила выделялась всем. Потому и привлекла к себе внимание. Как воспитателей, так и детей. Она не вписывалась в единый стандарт, которому соответствовали другие детдомовцы. Особенно раздражало наличие у Милы состоятельного дядюшки, изо всех сил борющегося с судьями за право называться ее опекуном. За право вырвать Милу из ада, в котором другие дети, которым повезло меньше, проведут все детство и отрочество, до самого совершеннолетия. Если выживут.

Детская зависть — самое страшное, самое уродливое, что ей пришлось испытать. Окружение немедленно осознало, что Мила им не чета, что она не такая, как все, и набросилось на нее, как на прокаженную. Дети пытались вынудить ее подчиняться, применяя для этого любые способы — от избиения до лишения по ночам сна. Ничего не добившись, вознамерились утопить непокорную в реке.

Однако Мила, решившая вопреки всему выжить, каким-то невероятно счастливым образом выплыла на берег в неожиданном для детей-мучителей месте. Это были ее первые уроки ненависти и ожесточения — на злобных и завистливых детей, на ленивых и равнодушных воспитателей, а также на обстоятельства, которые позволили пустить детскую душу под откос.

На какое-то время ее оставили в покое. Но желание уравнять ее со всеми, сделать похожей на всех осталось. Не подчиняется физической силе — разрушить нравственно, и тогда она перестанет сопротивляться среде и быстро примет любые условия. Не изволит гнуться под гнетом желания большинства — подлежит уничтожению. А тут и случай подвернулся. Милу поставили напротив другой воспитанницы, которую тоже следовало «прописать», обеим в руки вложили по ножу.

«Ты нам подходишь больше, чем она, — сказала Миле самая старшая девочка, дочь уголовника, погубившего не одну душу. Несносным характером и вызывающим поведением она словно пыталась доказать, что достойна своего отца. — Поэтому ты ударишь первой. Если откажешься — ударит она». — Девочка показала пальцем на стоящую напротив новенькую, по глазам которой Мила поняла, что та ударит, не раздумывая.

Мысли путались в поисках выхода, которого в этой ловушке просто не существовало. Сейчас кто-то должен умереть. Мила затравленно смотрела на окружающую ее толпу злобных зверьков в детском обличье, испуганных до смерти, но жаждущих крови. Они готовы на все, лишь бы не оказаться на месте этих двух приговоренных к казни. Когда-то они тоже согласились ударить и превратились в рабов, для которых собственное благополучие превыше всего. Поэтому ими сейчас так легко управлять.