Ловушка для стервы

«Папочка, миленький, ведь ты меня не бросишь, правда? Ведь ты же знаешь, как сильно я тебя люблю! Я буду самой умной, самой послушной. Ты никогда во мне не разочаруешься. Я буду тебе самой надежной опорой в жизни. И когда ты состаришься, я тебя буду кормить, ухаживать за тобой. Правда-правда, я очень сильная и смелая! Я боюсь только одного — что ты умрешь. Папочка, миленький, ты только не делай этого, хорошо?»

Детский ум Милы отказывался верить в то, что и отца она тоже может потерять. Поэтому, положив головку на подушку рядом с недвижной головой отца, она все говорила, говорила ему тихонько на ухо:

«Папочка, миленький, мы с тобой уедем далеко-далеко. Туда, где никто не умирает, где все счастливы и никто никогда не болеет. Там огромное море, высокие пальмы, большой красивый пароход и белый дом на берегу, — описывала она понравившуюся ей когда-то журнальную картинку. — Мы сядем с тобой на этот большой пароход и поплывем по морю-океану далеко-далеко. Туда, где всегда светит солнышко, где всегда тепло, где поют птички и где много-много красивых желтых роз. Вот там мы и будем с тобой жить. Нам будет хорошо вместе. Тихо, спокойно. И только море будет шуметь и пениться. Правда, папочка?» — говорила она ему на ухо, гладила по голове и засыпала.

Тогда Николаев поднимал ее на руки и бережно укладывал на соседнюю кровать.

А на следующий день Мила снова устраивалась возле отца и шептала ему в ухо:

«Папочка, я подслушала, как врачи говорили, что ты, даже если откроешь глазки, то ходить еще долго не сможешь. Ты не беспокойся, я буду тебя на коляске катать. Знаешь, такие специальные коляски для взрослых. Я видела. Ты не думай, я очень сильная. Я теперь каждый день в скакалку прыгаю и маленькие гири поднимаю. Ну, помнишь, мама их поднимала, чтобы у нее руки были сильные и красивые. А еще я бегаю каждое утро. И учиться стану лучше всех, и ты будешь мною гордиться. Папочка, а помнишь, как ты мамочку любил? А ведь я тоже Мила Миланская, как и она. Мамочка рассказывала, что это ты захотел, чтобы меня тоже назвали Милой. Ведь это ты меня так назвал, поэтому теперь ты меня не бросишь, правда? Я так сильно люблю тебя! Даже больше, чем мамочку! Потому что ты — живой. Папочка, миленький, ведь ты откроешь глазки, да?»

Отец, видимо, и в самом деле слышал, что она с ним разговаривала, иначе бы не выжил. Когда он наконец открыл глаза, Мила сидела рядом.

Осознав вдруг, что отец на нее смотрит, Мила впервые за все время, что он был в беспамятстве, заплакала. Если она не позволяла себе рыдать от свалившегося на нее горя, то сдержать слезы радости оказалось ей не под силу. Мила плакала и чувствовала, как тяжесть в груди куда-то уходит бесследно и вот наконец совсем исчезает, вселяя в детскую душу надежду на то, что теперь все у них с отцом будет замечательно.

«Пообещай, что ты никогда меня не бросишь», — попросила она отца.

Тот в подтверждение обещания только на мгновение закрыл глаза и слегка пошевелил головой. На большее в тот момент он не был способен. И Мила отца поняла. Он не только выжил, но и быстро пошел на поправку. Мила исполнила свои обещания: прекрасно училась, причем стала лучшей в классе, занималась спортом, участвовала в соревнованиях и неизменно побеждала. Везде и во всем старалась быть первой.

Своим детским, но пытливым умом она понимала, что врачи не станут с ней откровенничать по поводу состояния здоровья отца, поэтому, по возможности, старалась подслушать, подсмотреть. Состоялся очередной консилиум врачей, на который она напросилась пойти с отцом. И когда врачи вышли на улицу покурить, Мила спряталась за углом, незамеченная, и, затаив дыхание, ловила каждое их слово.

Врачи говорили на каком-то своем, только им одним понятном языке, горестно вздыхая и пожимая плечами. Но из обрывков разговора, когда они все-таки переходили с медицинских терминов на человеческий язык, ей удалось сложить отдельные слова и фразы в единое целое и понять самое главное: врачи твердо уверены в том, что суицид может повториться. И это от отца уже могло не зависеть, так как на его неустойчивую после смерти жены психику могло повлиять любое незначительное событие, пусть даже косвенно связанное с погибшей.

Милу настолько испугал вердикт врачей, что по приходе домой у нее началась истерика. Она набросилась на отца с кулаками, била его по груди и дико кричала. При этом слезы ручьями текли по щекам. Мила ничего не видела вокруг. Ей казалось, что она умирает от охватившего ее страха.

«Ты плохой! Ты злой! — билась она в истерике. — Я ненавижу тебя! Ты хочешь бросить меня, я знаю! Так врачи сказали. Ты думаешь только о том, чтобы тебе поскорее на том свете с ней встретиться. Ты не любишь меня! Ты любишь только ее. И всегда любил только ее! А я для тебя не существую. Я ненавижу ее! Я ненавижу тебя! Я вас обоих ненавижу! Ну давай, иди к ней! Тебе же наплевать, что будет со мной! Даже если я умру, ты не заметишь. Ведь ты каждую минуту думаешь только о ней. Я ненавижу тебя!»