Ловушка для вершителя судьбы

С утра до ночи Алексей бродил по комнатам ставшего вдруг таким чужим и неприветливым дома или часами сидел в кресле у камина, который не было ни сил, ни желания разжечь, и снова и снова перебирал в памяти все события своей жизни, вспоминал, размышлял… И каждый раз приходил к выводу, что все это было напрасно.

Он редко выходил из дома и целыми сутками ни с кем не разговаривал. Бесполезный мобильный телефон, в котором давно села батарейка, валялся неизвестно где. Леша не то что не ставил его заряжаться, но даже не искал – зачем? Все равно никто не позвонит. Казалось, весь мир навсегда потерял интерес к когда-то популярному писателю Ранцову. Теперь у Алексея был только один постоянный спутник – глухая, отчаянная, беспросветная тоска. Ну и еще паук в камине.

То утро сначала ничем не отличалось от других. Разве что потом сквозь уже ставшие привычными серые тучи вдруг проглянуло солнце.

Оставив на кухонном столе недопитый чай, он прошел в кабинет, где в сделанном на заказ шкафу, на видном и почетном месте, стояли, занимая целую полку, книги, которые он написал. И хотя они выглядели все так же красиво и стильно, обложки сохранили свои яркие цвета, «собрание сочинений», как он в шутку называл их раньше, уже не казалось ему чем-то значительным и даже достойным внимания. Алеша спрашивал себя, кому будут нужны его книги через год, два года, через пять, через десять лет? Да никому. Они и сейчас-то мало кому нужны… Переиздавать их никто не будет. Перечитывать, скорее всего, тоже. Так, просмотрели один раз и забыли. В лучшем случае засунули в шкаф подальше. В худшем – оставили где-нибудь в подъезде, на скамейке в сквере или на сиденье в общественном транспорте. Сейчас модно так делать. На Западе даже придумали специальный термин – буккроссинг, который отечественные остряки тут же переименовали в буквыбросинг.

«И это итог моей жизни? – думал он. – Это и есть мой след? Неужели кто-то вспомнит обо мне, о моих книгах, потом?» Он окидывал печальным взглядом соседние полки – Диккенс, Трифонов, Толстой, Чехов, Мопассан, Гоголь, Лесков, Лондон… «Вот о них будут помнить всегда, – мрачнел он. – А я – песчинка, нет, пылинка на их фоне». От этих мыслей, как спичка о спичку, загорались другие, такие же неутешительные; они разрушали его мир, создавали угнетающее ощущение, что он потратил громадную часть своей жизни впустую и что книги его пустые, и слава дутая, а значит, и следа никакого от него не останется.

– Всю жизнь насмарку! – орал он в полный голос в пустом доме. – Зачем мне все это, эти книги, эта слава, заберите от меня этот груз, верните мне мое!

Но что такое было это мое, он и сам не знал.

Паук в мертвом камине уже привык к подобным сценам и, не обращая внимания на человека, нетвердо стоящего на ногах, продолжал плести паутину.

– И ведь писал-то всегда как из-под палки! Словно кто-то стоял надо мной и заставлял, заставлял, заставлял…

Раздался бой часов, пожалевших человека и вступивших с ним в короткий диалог.

– Ладно, пишут многие. Вот Борис… Но у него потребность, он делает это для себя и складывает свои рукописи стопками в стол. Значит, ему так надо. Он не может без этого. А мне, мне-то зачем? – Алеша вдруг отчетливо вспомнил Нику, радость в ее глазах, когда он сообщил, что по его книге известный режиссер хочет снимать кино.

– Не отсюда ли все началось? – застонал он. – Возомнил себя великим писателем. Вознесся…

Он постоянно истязал себя подобными воспоминаниями и находил в этом необъяснимое удовольствие.

Алексей вновь посмотрел на ряды книжных полок. Усмехнулся. Ему вдруг показалось, что все его сочинения живые. Книги с его именем на обложке стояли тихо-тихо, словно боялись заплакать от обиды. Они, возможно, и не согласились бы со своим автором – среди них были очень приличные повести и романы, недурны были и небольшие рассказы. И уж в каждой из книг можно было найти такие замечательные куски, такие яркие и живые образы, что даже классики, чьими именами пестрели соседние полки, позавидовали бы этим прекрасным художественным находкам. Но Алексею почему-то не было от этого легче, и он продолжал травить себя сомнениями.

Вялая муха, невесть откуда взявшаяся в доме, вылетела из какого-то угла и забилась о стекло. С негодованием оттолкнулась от оконной рамы и, перевернувшись в толчке на спину, упала на лист бумаги, белевший посередине стола. «Одиночество» – было выведено на листе. Две жирные линии под словом – вот и все. Муха взлетела и вернулась к окну, снова и снова пытаясь пробиться сквозь стеклянную преграду.

«Вот так и я, – подумал Алексей. – Не вырвусь никак из замкнутого круга». Он до отказа повернул шпингалет, распахнул во всю ширь окно. В комнату ворвалась волна прохладного воздуха. Муха то ли от усталости, то ли от страха никак не могла осознать, что путь свободен. Алеша попытался ей помочь, взял со стола газету и подтолкнул в нужную сторону, но попытка оказалась неудачной: от неловкого движения крылышко насекомого завернулось под каким-то неправильным углом и сломалось. Алексею стало ясно, что муха больше не сможет взлететь.