Ловушка для волшебников

— Нет, — ответил Говард. — Простите, мы ничьи не посланцы и не засланцы, мы сами по себе.

Хатауэй насторожился.

— Прелюбопытно слышать, право слово. Зачем же, расскажите, вы пришли?

— Ну какой вы глупый! — шумно возмутилась Катастрофа. — Конечно с вопросами. У нас куча вопросов!

Хатауэй улыбнулся. Катастрофа в ответ надулась как мышь на крупу.

— Уж если обижаться, то не вам, о юное прелестное созданье. Ваш батюшка, я это знаю верно, посланца моего в испуг поверг, и тот вернулся, капли слез роняя, главой поникнув, как цветок увядший.

— Папе в последнее время туго приходится, — торопливо объяснил Говард. — Сегодня утром у нас дома уже побывали Арчер с Торкилем. А Диллиан стащила у него слова.

Хатауэй перевел зеленоватые глаза на Говарда. — Об этом мне известно, ибо я стараюсь издали следить за оборотом, который принимает ход событий, — отозвался он. — С какою просьбой вы ко мне явились? Чего хотите, можно ли узнать?

— Как чего? Чтобы вы прекратили копать нашу улицу, противный старикашка! — воскликнула Катастрофа самым дерзким и невыносимым тоном.

«Похоже, собирается закатить такой же спектакль, какой устроила мисс Поттер», — подумал Говард. Но сестренка смотрела на Хатауэя с явной симпатией. Она дерзила ему так, как обычно дерзила папе, и рассчитывала, что Хатауэй поймет: это она любя. Хорошо еще, что Хатауэй худой! Будь у него брюшко вроде папиного, Катастрофа давно бы начала над ним потешаться.

К счастью, Хатауэй понял, что Катастрофа дерзит не со зла. Он спросил с самым невозмутимым и невинным видом:

— И что за участь улицу постигла?

— У нас перед самым крыльцом канавища! — свирепо заявила Катастрофа.

Лицо у Хатауэя стало лукавым, заинтересованным и немножко виноватым.

— Смешно, да? — разозлился Говард. — А нам вот не очень, потому что у нас и без вашей канавы неприятностей хватает! Вы бы пожалели рабочих! Им приходится сначала выкапывать канаву, а потом опять закапывать!

Тут Говард спохватился, что тоже обращается к Хатауэю по-свойски, как к папе. Надо быть повежливее, подипломатичнее, сообразил он и решил исправить положение.

— Вообще-то, я к вам по делу, — сказал он, — насчет папиных двух тысяч слов.

Хатауэй понимающе кивнул.

— Сами поняли, да? Так вот, слушайте внимательно…

С вежливостью и дипломатичностью ничего не вышло. Говард вдруг обнаружил, что накаляется все больше и произносит пространную обличительную речь, совсем как папа. Он ходил взад-вперед по кабинету Хатауэя и громогласно ругал Диллиан, на все корки бранил Торкиля и Шик, сетовал на Арчера, объяснял, каково маме с папой, возмущался шайкой Рыжика, музыкой, перебоями с электричеством и газом, дорожными работами и необходимостью выпрашивать еду.

Катастрофа уцепилась за край стола и не сводила с Говарда зачарованных глаз, а Хатауэй оперся подбородком на руки и слушал внимательно, хотя и бесстрастно — будто ему рассказывали нечто забавное и занимательное, но не очень. Однако вскоре он понял, что Говард завел речь надолго, пошарил на полке у себя за спиной и поставил на стол песочные часы, повернув их так, чтобы песок посыпался, отсчитывая время. И вновь принялся слушать. Шутки у него такие, что ли, — часы перед посетителями выставлять? Говард этого не понял, но решил: нетушки, этим нас не обескуражишь! Ему было что сказать — накопилось. А какое облегчение пожаловаться понимающему человеку! Хатауэй прекрасно соображал, о чем речь. Сквозь отстраненность у него на лице то и дело проступали совсем другие чувства: легкая тень вины, неприязнь к Шик и Диллиан, раздражение по поводу Арчера, сочувствие Сайксам и восхищение тем, как ловко они справляются с неприятностями.

— А сегодня папу совсем до ручки довели, — заключил Говард.

И тут дверь у него за спиной отворилась. Вошла та девочка, которая кормила кур. Вернее, она попыталась войти, но застряла на пороге, стоя на одной ноге, потому что поставила поднос на колено, чтобы открыть дверь. Говард прекрасно знал, что этак можно запросто все уронить, и, поскольку был рядом с дверью, забрал у девочки поднос.

— Мою примите, сударь, благодарность, — сказала она и сделала нечто вроде реверанса.

Затем взяла у Говарда поднос и водрузила на стол. Девочка нарочито долго и старательно отодвигала песочные часы и пишущую машинку, чтобы расставить на столе кружки, кувшин и деревянное блюдо с пирожками. На самом деле она просто тянула время, искоса рассматривая Катастрофу и Говарда.

— Зачем ты вздумала прикинуться служанкой? — понаблюдав за девочкой, спросил Хатауэй. — Знакомьтесь: дочь моя, она зовется Анна. Тебе счастливый, дочка, выпал жребий: сегодня к нам из будущего гости. Перед тобою Говард и Коринна, они, всего скорей, твои потомки.

У Говарда такое с трудом укладывалось в голове. Анна засмеялась и покачала чепчиком.

— Не знатного они, похоже, рода, не принцы и не короли уж точно! — воскликнула она. — Как низко пала я, прискорбно слышать, ведь думала всегда, что непременно пойду за короля, никак не меньше, и королевской крови точно будут все отпрыски мои на радость мне.