Хатаэуй виновато пожал плечами и серьезно посмотрел на Говарда.
— Попались вы, мой друг, к нему в ловушку, вас соблазнила сладкая приманка! Когда б вы знали, сколько раз притворство ему подспорьем верным становилось! Он ловко научился лицемерить. Бывало, на упреки, обвиненья в ответ состроит честное лицо: «Ах, здесь саму невинность обижают! Взгляните, как я искренне страдаю, как оскорблен я гнусным подозреньем!» А если он высказывал обиду, то в голосе его звучали слезы. Коль с Арчером имеете вы дело, то надобно вам слушать не слова, нет, больше проку — вслушаться в молчанье. О чем коварный не заговорил? Что утаил — то во сто крат важнее. И если Арчер умолчал о том, что Эрскин и Вентурус исполняют за него всю грязную работу, то он и есть виновник, несомненно.
Хатауэй прямо-таки сверлил Говарда глазами. Но что он хочет сказать? Совершенно непонятно.
Тем более он уже столько наговорил про Арчера, что есть из-за чего встревожиться.
— Разве Арчера можно остановить? — спросил Говард. — Ведь он столько всего умеет, он миллионер, и у него такая колоссальная власть…
— Да, Эрскину такое по плечу, — ответил Хатауэй. — Он с Арчером способен потягаться. Я постараюсь весточку ему скорее передать, но мой совет вам: не медлите и с Эрскином вы тоже скорее, друг мой Говард, повидайтесь, и ваш отец пусть потолкует с ним же.
Снова взгляд на песочные часы, роняющие последние песчинки. Хатауэй встал.
— Как жаль вас отпускать! Но вам пора. Не то состаритесь, вас не признают дома!
Катастрофа с достоинством и очень неторопливо сползла со стула. Говард тоже поднялся и только тут вспомнил о письме городского казначея.
— Кстати, чуть не забыл! Это ведь вы выяснили, что папа не платил налоги? — выпалил он. — Папа утром получил счет на двадцать с лишним тысяч фунтов.
Хатауэй побагровел — совсем как Арчер когда-то. Лицо у него сделалось виноватое, раздраженное и удивленное сразу.
— Поверьте слову чести, собирался я выслать счет, но не успел, и кто-то меня опередил! Ах, что нам делать? — воскликнул он.
— Папу из-за этого счета совсем пришибло, — вздохнул Говард.
Хатауэй распахнул дверь во двор и поманил их за собой. Говард последовал за ним, любуясь, как величественно колышется просторное синее одеяние Хатауэя. Да, у жизни в прошлом есть свои плюсы! Папе бы такой балахон — он бы его дома носил вместо халата.
— Решение найти непросто будет, — на ходу рассуждал Хатауэй. — Я знаю этих в Городском совете: им только предоставь малейший повод, они в колодках должника сгноят. Клянусь, измыслю скоро верный способ, чтоб долга груз на плечи не давил вам. Я полагаю, также вам угодно, чтоб тишь и мир на улице настали и я дорожных отозвал рабочих?
— Да, пожалуйста! — горячо сказал Говард.
— Считайте, что исполнено желанье, — кивнул Хатауэй.
Так они проследовали через дом к выходу. Катастрофа выступала за ними с шаткой величавостью. Дом полнился шумом и голосами. Вдалеке кто-то пел, звякала посуда. Откуда-то доносились запахи стряпни, а еще свечного воска, дыма и целый букет ароматов из сада.
— Хороший дом, славный, — похвалил Говард. В ответ Бесс, которая вышла на порог проститься с гостями, сделала глубокий реверанс и улыбнулась гордо и довольно. Говард как мог учтиво поклонился в ответ. Катастрофа с королевским достоинством кивнула — на большее она не отважилась, чтобы не свалиться.
В саду за деревьями в сумерках прятались Анна и маленький мальчик. Только теперь Говард понял, что мальчик в саду с самого начала был всего один, но он очень быстро бегал и появлялся то тут, то там. Хатауэй вел гостей через сад на скотный двор, а Анна с мальчиком перебежками следовали за ними, высовываясь то из-за куста, то из-за дерева. Говард слышал, как они шуршат и хихикают. Но они не дразнились, просто маленький Уильям стеснялся показаться гостям.
— Ох, трудно урезонить казначея, что когти запустил в кошель ваш хищно. Куда как легче передать вам сумму, потребную для вашего отца, но только как бы это незаметно сделать? — сказал Хатауэй, когда они вышли на скотный двор.
Говард вспомнил, как ему попалась в какой-то книжке история про клад.
— А может, вы закопаете мешок золота там, где потом будет наш сад, а я завтра его выкопаю? — робко предложил он.
Хатауэй засмеялся.
— Охотно клад я, друг мой, закопал бы, но вот загвоздка: за четыре века, которые нам ждать эпохи вашей, опередят вас, клад мой обнаружат, и он чужим достанется. Нет, способ я отыщу, конечно, понадежней, а вы уж положитесь на меня.
На скотном дворе конюх в фартуке деловито чистил лошадь. Куры с наступлением вечера отправились спать на насест; Говард слышал, как они кудахчут и хлопают крыльями в курятнике. Проходя по двору, Хатауэй перебросился шуткой с конюхом — теперь он окончательно перешел на старинное наречие, так что Говард ни словечка не разобрал. Вот и дверь в музей. С этой стороны, из прошлого, она выглядела как низенькая беленая дверца в стене, вполовину ниже ворот рядом.
Хатауэй отворил дверцу.