Ловушка Малеза, или О счастье жить в плену необычной страсти, мухах и причудах судьбы

Как-то днем, в одну из пятниц января, я предпринял последнюю попытку пообщаться с искусствоведом, с которым связывался еще осенью, пытаясь разузнать о чрезвычайно своеобразной, по слухам, коллекции произведений искусств, окружавшей Рене Малеза под конец жизни. К тому моменту я проследил путь картин до бомбоубежища, расположенного где-то глубоко под кафедрой искусствоведения Университета Умео, куда они попали по договору дарения, заключенному в середине 1970-х годов, за несколько лет до смерти Малеза. Человек, которому я сейчас звонил, единственный обладал более подробной информацией о картинах. Он о них писал. Составил каталог с комментариями. Но рукопись много лет пролежала неопубликованной, а он, как это свойственно научным работникам, не хотел выпускать текст из рук. Это можно понять. Мое хорошее воспитание не позволяло мне даже пытаться на него давить. Тогда, осенью, имелось достаточно много незавершенных линий, в которых предстояло разобраться.

Теперь, напротив, она осталась последней в череде загадок, связанных с Малезом. Я действительно нуждался в этом каталоге. Кроме того, я напал на след. 17 июля 1978 года, за день до похорон Малеза, на его вилле произошла кража со взломом, и воры точно знали, что им надо. Пять произведений искусств из тогда еще не вывезенного собрания, вероятно самых ценных, бесследно исчезли. Из полицейского архива и от следователей, специализирующихся на краденых предметах искусства, мне удалось узнать лишь, что авторство трех из этих картин приписывается Паулюсу Поттеру, Яну Поллаку и Рембрандту ван Рейну, а также что расследование было закрыто ц февраля 1979 года. Никаких подозреваемых, никаких следов, ничего.

Вот если бы мне добыть фотографии украденных вещей, думал я. С их помощью я смог бы что-нибудь разнюхать.

Из материалов дела следовало, что Малез начал интересоваться искусством еще в конце 1940-х годов. То был золотой период, который торговцам произведениями искусства и по сей день трудно описывать без некоей влаги во взоре; во время войны в обращение попало фантастическое количество предметов искусства и антиквариата, после чего многое по более или менее печальным причинам всплыло в Швеции; с востока и юга картины привозили сюда целыми кораблями. На рынке могло появляться абсолютно все что угодно.

Малез в течение двух десятилетий покупал в Стокгольме и Лондоне старую европейскую живопись на аукционах, блошиных рынках и в антикварных магазинах — это я знал. Известно было также, что покупал он дешево, но оценивал высоко, настолько высоко, что экспертиза редко принимала его всерьез, если вообще принимала. Все из его ближайшего окружения, с кем я разговаривал, знали о существовании коллекции, но не более того. Упоминание Рембрандта непременно сопровождалось улыбками. Единственное обнаруженное мною письменное свидетельство — это короткий пассаж у американского энтомолога Роберта Лесли Юсингера, мирового авторитета в области клопов и других полужесткокрылых, который рассказывает в своих мемуарах о международном конгрессе энтомологов, проходившем в 1948 году в Стокгольмской ратуше. В связи с конгрессом он задержался в стране на несколько недель, чтобы изучить собрания государственного музея, связанные с кругосветным путешествием фрегата "Эушени" в 1850-х годах, и познакомился со всеми шведскими знаменитостями: Лунд-бладом, Брундином, Брюком, Малезом. Наибольшее впечатление на него, несомненно, произвел последний. Юсингер, явно с тех пор продолжавший общаться с Малезом, заканчивает пассаж о шведах так:

Больше всего в докторе Малезе восхищало его хобби — коллекционирование картин старых мастеров. Его дом полон великолепных произведений, а совсем недавно, во время нашей последней поездки в Стокгольм, он демонстрировал свои новые приобретения. Доктор Малез утверждает, что при наличии достаточных знаний и удачи такие полотна можно отыскать на блошиных рынках и городских аукционах, дешево купить их и путем примитивной очистки превратить в сокровища. Они действительно прекрасны, а его дом напоминает хорошо организованный маленький музей.

Итак, в ту пятницу я ощущал отчаяние и усталость. В Стокгольме я оказался случайно и собирался вечером отправиться обратно на остров. Искусствовед ответил на мой звонок, но сказал, что торопится. И попросил перезвонить попозже. Я решил, что он просто взял тайм-аут, чтобы поставить меня на место и защитить свои неопубликованные находки из бункера. Хотя, с другой стороны, велика была вероятность того, что эти сокровища из бункера окажутся просто собранием фальшивок и неумелых копий, которое доверчивый Малез навязал тогда только открывшемуся Университету Умео.

Часа через два я позвонил снова.

18. Портрет старика

Дальше все закрутилось со страшной скоростью. Будто я внезапно оказался вовлечен в некое волшебное действо. Поэтому позвольте мне прибегнуть к незатейливому жанру протокола, питающемуся датами, именами и прочими деталями. Нужны ясные, незыблемые опорные конструкции, чтобы придать форму этой неправдоподобной мешанине из совпадений.