Лишь только «нанайка» исчезла в воде, как конец удочки резко согнулся, и скоро на льду заплясал светлый и узкий, словно нож из нержавеющей стали, хариус-селедочник. За ним второй, третий. Потом клев прекратился. Наверное, стая рыб отошла в сторону. Мы пробили еще одну лунку, на этот раз почти у самого берега, и выудили из нее налима, настоящего великана, килограмма в четыре весом.
Виталий уложил налима на стол, вырезал тальниковый прут и стал обхаживать бедную рыбину с таким усердием, как это делали дьячки со школярами в приходских школах. По мнению Виталия, от подобного массажа печень налима увеличится. И правда, мы нажарили ее чуть не полсковороды. И это из одного-единственного налима! На вкус печень ароматная, нежная, тает во рту. Скоро мой гость засобирался к себе.
Я проводил Виталия до вырубки, взял с него слово не забывать дороги ко мне, и мы распрощались.
Возвратившись, вымыл в вагончике пол, поставил на стол букетик из веточек кедрового стланика. Здорово все-таки вот так. Всем рад, и все рады мне. Не нужно юлить, прятаться, что-то там сочинять. Сейчас возьму топор и уничтожу все Калипуховы ловушки. Чтобы и следа не осталось. Пусть звери гуляют, где им вздумается и когда вздумается.
Первую ловушку нашел очень легко. Да ее и искать-то не пришлось. Прошелся вдоль Чилганьи до первого ручья, чуть отвернул и увидел Федино сооружение. Здесь он насторожил две петли. Одну на входе в ловушку, другую — на выходе. У меня с собою лом и топор. Прежде всего вырываю скобы, которыми петли прикреплены к деревьям, и забрасываю все далеко в кусты. Затем начинаю крушить сами ловушки. Лом в этом деле даже удобнее. Раз! Раз! И только щепки в стороны. В пять минут от Фединого сооружения осталась куча дров.
Когда крушил вторую ловушку, откуда-то прилетел дятел-желна. Он услышал стук, подумал, что в его угодьях появился конкурент, и решил выяснить отношения. Я мяукнул кошкой. Дятел насторожился. Хотя я больше чем уверен, он никогда не видел и не слышал кошек, но все же какая-то информация относительно этого хищника в дятле была заложена отроду. Я мяукнул еще раз. Дятел сорвался с лиственницы и с криком «Клить-клить-клить!» унесся в чащу.
С третьим сооружением пришлось повозиться. Это такой же домик-западня, в котором Федор повесил в качестве приманки Найду. Западня срублена из сырых лиственничных чурок, обтянута тросом и скреплена скобами. Даже ломом с ней справиться было трудно. Сухое дерево неподалеку от западни подсказало решение. Зачем ломать, если можно сжечь? Быстро свалил сушину, нарубил дров и развел в ловушке костер. Пламя долго не хотело пробиваться через бревенчатые стенки, но вот два-три несмелых языка все же выглянули наружу, и скоро все сооружение схватилось огнем.
К ловушке, в которой висит Найда, подходил уже ночью. Лучше было бы отложить все до завтра, но очень уж хотелось лечь спать с совершенно чистой совестью.
Если бы не снег, наверное, в тайге была бы сплошная темень, а так даже без фонарика вижу темнеющую под лиственницей ловушку. До нее метров пятьдесят, но заслонка, кажется, закрыта.
Включаю фонарик и вдруг замечаю, что на крыше ловушки совершенно нет снега. Это уже серьезно. Сторожок мог сработать даже от кедровки, а вот сгрести снег мог только человек да еще медведь.
Делаю несколько шагов в сторону ловушки, и тут до меня доносится топот. Впечатление такое, что там, за ловушкой, бежит кто-то очень громоздкий и гул от его шагов рассыпается по тайге.
Кадацкий рассказывал, как ведут себя попавшие в капканы и петли звери. Лиса или росомаха лежит, смотрит на приближающегося охотника и даже не шевелится. Заяц, белка и соболь вырываются из последних сил, и нередко бывает, что в этот момент отламывают обмороженную лапу и убегают от охотника на трех. А вот попавший в петлю медведь затаивается и, только когда охотник подходит к нему совсем близко, с ревом бросается в атаку. Он крутит лапами трос, брызжет пеной, хватает зубами растущие поблизости кусты и деревья.
И еще Кадацкий говорил, что медведь роет яму, чтобы охотник не видел его и зверю можно было бы напасть совершенно внезапно. Если же медведь не успевает вырыть яму, то, заслышав человека, старается спрятать хотя бы голову за куст, ствол дерева.