Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней

Сен утверждал, что такой способ есть. Он пытался распространить негативные преимущества предотвращения голода на позитивные достижения в сокращении уровня бедности. Если демократия давала обычным гражданам возможность информировать правителей о надвигающейся катастрофе, обеспечение их еще большими правами должно привести к лучшей информированности и большей реакции на весь спектр нужд и проблем. Базовая демократия предупреждала голод; если демократии будет больше, это позволит предупредить все остальные беды. Это вечная мечта о демократическом успехе: овладеть внутренними преимуществами, которые проявляются лишь периодически, во времена кризиса, и превратить их в надежный и устойчивый выигрыш. Проблема, однако, в том, что в демократической системе кризисную политику невозможно спроецировать на рутинный порядок принятия политических решений. Угроза голода, как только она становится достаточно серьезной, чтобы привлечь к себе внимание, отбрасывает все остальные соображения: демократические политики начинают действовать, когда у них нет иного выбора. Но в повседневной политике другие соображения будут по-прежнему привлекать к себе внимание, осложняя согласованное действие. Способность Индии предотвращать голод совмещалась с ее же неспособностью добиться успеха на других фронтах; в обычных случаях призывы и побудки заглушались шумом работающей демократии.

К 1989 г. стало достаточно ясно, что демократическая Индия лучше коммунистического Китая предотвращает голод. Но не было единого мнения о том, как ей это удавалось. Сен на первый план ставил значение свободного распространения информации, главного ресурса, которого не хватает автократиям. Но возможно, что так же важна гибкость демократии, способной просить помощи у кого угодно. Демократические лидеры, столкнувшись с бедствием, не слишком важничают; ради практической помощи они готовы поступиться своими принципами. Индийская демократия в чрезвычайных обстоятельствах пыталась раздобыть зерно, как и оружие, не обращая внимания на идеологические водоразделы, как внутри страны, так и за границей. Она была приспособляемой, но это не то же самое, что настоящая способность к реакции, скорее даже нечто меньшее. У Индии, по мысли Сена, был оптимальный способ выбраться из колеи – стать более отзывчивой на нужды граждан. Альтернатива состояла в том, чтобы оставить все как есть, ждать, пока не грянет следующий кризис, и смотреть, что получится. Это не слишком вдохновляло, но более соответствовало тому, как демократии обычно себя ведут.

Если Япония в 1989 г. казалась победителем, а Индия – проигравшим, главным неизвестным оставался Китай. Студенческие протесты на площади Тяньаньмэнь, которые в начале июня были жестоко подавлены вооруженными силами, удовлетворяли большинству нарративов. Стремление к демократическим реформам в Китае было очевидным. Столь же очевидной была способность режима подавлять его. Но что было сильнее? Фукуяма был прав, когда отметил стремление перевозбужденных комментаторов приписывать событиям чрезмерное значение. Передовица в «The Economist», в которой пренебрежительно отвергли его «Конец истории» (газета сравнила его с книгой «1066 и все такое»[73]), утверждала, что Китай доказал неправоту Фукуямы. В газете писали: «Площадь Тяньаньмэнь показала, что куча людей в Китае все еще верит в то, что старый пес коммунизма еще жив»[76]. Но это была переоценка. Площадь Тяньаньмэнь показала лишь то, что испуганный и жестокий режим боролся за свою жизнь.

Однако хотя резня не стала признаком возрождения коммунизма, не стала она также и сигналом повышенной хрупкости режима. Многие надеялись на то, что именно эта хрупкость даст о себе знать. Хендрик Херцберг в статье в «New Republic» доказывал, что насильственное подавление народных протестов разоблачило риторику правящей партии в духе «народное то да се». Народная армия была применена для убийства народа. «Слова, которые партия-государство использовала для подкрепления своего авторитета – писал Херцберг, – стали по ее же вине ее смертельным врагом… Вот почему теневые правители Китая, даже если не брать в расчет экономические последствия их жестокости, окончательно доказали, что уничтожили самих себя. Дэн и компания совершили своего рода политическое самоубийство»[78]. По мере развития событий в Восточной Европе этот взгляд стал общепринятым. Китайское руководство просто построило временную дамбу на пути у волны, которую не остановить. Казалось, что в самом скором времени она сметет их.

Какую модель должен был выбрать Китай в будущем? Советский Союз – где свобода начала победоносное шествие, и где центральная власть была не в силах удержаться? Или же Японию – где внешний покров демократии служил маскировкой для быстрой экономической экспансии? Или же Индию, где демократия затянула страну в болото возни за власть?

Ни одна из этих моделей не пригодилась. Китай оказался Китаем, и остальному миру оставалось только наблюдать и ждать, пока не станет ясно, что это значит.

Итоги