Перспектива международного финансового и экономического краха лишена однозначности ядерной войны; она не предвещает точечного катаклизма, оставаясь намного более неопределенной. Последствия трудно обрисовать, поскольку никто не может точно сказать, какими они будут. Массовая безработица – да, наверно, вместе с повсеместным падением уровня жизни. Закрытые банки? Возврат к бартеру? Гражданские беспорядки? Вооруженные банды, рыскающие по улицам? В 2008 г. то и дело взывали к призраку другой, Великой депрессии. Но в хрупком, сложном, переплетенном множеством связей мире XXI столетия даже это сравнение казалось очень смутным. Безымянный страх был еще хуже.
Никто во время этого кризиса не сомневался, что демократия тоже оказалась в серьезнейшей опасности. Хотя многие из главных фигурантов были назначаемыми, а не выборными чиновниками (Полсон, Бернанке, Гайтнер не имели народного мандата, как и их китайские коллеги), они были крайне ограничены тем, что сможет и чего не сможет принять общественное мнение. Никакие спасательные меры не могли быть приняты без поддержки выборных политиков, и именно поэтому Полсон встал на колено перед Пелоси. В любых решениях следовало учитывать избирателей. В то же самое время было ясно, что демократия как раз и является частью проблемы. Но дело было не в том, что из-за страха перед гневом избирателей многие выборные политики неохотно принимали решительные меры, необходимые для предотвращения катастрофы. Причины кризиса скрывались в ошибках и неверных оценках, сделанных политиками и чиновниками демократического Запада. Это была катастрофа, которую демократии навлекли сами на себя.
Этим этот кризис и отличался. Он возник по причине успеха демократии, а не из какой-то внешней постоянной угрозы. К первому десятилетию XXI в. у демократии не осталось серьезных идеологических соперников. «Аль-Каида» была угрозой, но не соперником. Китай был соперником, но не идеологической угрозой. Мысль о том, что китайский государственный капитализм может стать убедительной альтернативой западной демократии была следствием кризиса 2008 г., а не его предвестием. Некоторые попытались возложить на Китай вину за катастрофу, доказывая, что наращивание Китаем дешевого экспорта привело к дисбалансу глобальной экономики и создало для западных потребителей и правительств искушение залезть в долги ради продолжения банкета. Но если такое искушение и правда возникло, очень немногие пытались ему сопротивляться. Демократии были целиком и полностью в ответе за свою судьбу. Сотворенный ими самими кризис ставил очевидный вопрос: знают ли люди, которые устроили этот бардак, как все исправить?
У них был один ресурс, которого в прошлом не было: опыт, накопленный за предыдущие кризисы. Одна из причин считать, что новый кризис не будет повторением 1930-х годов, состояла в том, что как раз 1930-е и должны были послужить предупреждением. Академической специальностью Бена Бернанке было изучение Великой депрессии [Bernanke, 2000]. В 2002 г. он прославился своим заявлением о том, что еще одной Депрессии никогда не случится, поскольку Федеральный резерв знает теперь, как ее предотвратить; он выучил свой урок. (Поводом для этого выступления стало 90-летие Милтона Фридмана. «Вы правы, мы это сделали, – сказал Бернанке в своей речи в его честь. – Но благодаря вам мы больше никогда этого не повторим»[83]
.) Однако когда разразился кризис, обещание Бернанке стало казаться излишне самоуверенным. Знание о том, как избегать прошлых ошибок, не давало никакой защиты от катастрофы, оно порождало самомнение перед ее наступлением. Если на то пошло, знание о том, что мы можем избежать неразберихи, поощряло нас ее устроить.Была и другая проблема – нужно было понять, какой кризис прошлых лет больше всего подходит в качестве образца для сегодняшнего. В 2007 г. руководители Федерального резерва, знающие о резком росте цен на нефть, думали, что это может быть повторением 1970-х годов, когда самую серьезную угрозу представляла инфляция. Но когда начался настоящий шторм, Бернанке и его коллеги из центробанков сделали все, что могли, чтобы не допустить повторения 1930-х годов. Но то же самое сделали японские власти в 1990-е годы, что привело к непредумышленному последствию: японская экономика на два десятилетия увязла в стагнации. Могло получится так, что Америка в итоге все же станет второй Японией.