Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней

Кризис 2008 г. был достаточно опасным, чтобы избрать Обаму, но он никогда не был достаточно опасным, чтобы выдать ему карт-бланш, когда он стал президентом. Три месяца между избранием и инаугурацией не оказали того же воздействия, что пять отчаянных месяцев между выборами Рузвельта в 1932 г. и его инаугурацией в 1933 г. Тогда последние дни администрации Гувера стали для Рузвельта отличным стартом, позволившим действительно начать все с начала. Тогда как Обама, напротив, поддался на искушение преемственности. В ноябре 2008 г. он объявил о своем намерении назначить Гайтнера министром финансов, который должен был сменить на этом посту Полсона, человека, с которым Гайтнер работал рука об руку в период междуцарствия. Привлекательность курса, построенного на преемственности, частично объяснялась темпераментом и опытом. Обама был интеллектуалом и неопытным политиком. Он хотел избежать ненужных рисков. Рузвельт не был интеллектуалом. Но он был опытным политиком, который не любил упускать шансы.

Обама столкнулся с похожей проблемой, когда ему пришлось разбираться с наследием войны против террора. Он унаследовал ужасную неразбериху, но не полную катастрофу. Конфликт подтвердил ряд положений Токвиля о демократиях, которые участвуют в войнах. Демократии часто выбирают не те войны, в которые надо вступать; они неверно оценивают ставки и путаются со своими целями. Однако когда демократии увязают в затянувшихся войнах, в которых они не знают, как победить, у них есть преимущество приспособляемости. Они продолжают искать что-то новое, экспериментируют с разными военными руководителями, с разными тактиками и целями. Они остаются гибкими. В любом затянувшемся конфликте возникает противоречие между двумя сторонами демократической жизни: с одной стороны, это суетливая нетерпимость к поражениям, проявляющаяся у тех, кто ведет борьбу; с другой – это растущее разочарование и отстраненность общества в целом. Обе стороны показали себя в афганской и иракской войнах. В Ираке администрация Буша в 2007 г. предотвратила полное поражение благодаря новым армейским руководителям, новым тактикам и новым ресурсам (программа «наращивания войск»). В Афганистане операции НАТО то и дело терпели поражение, но в то же время на них пытались учиться. Победа никак не давалась в руки, но и поражение постоянно откладывалось. В то же время общество все меньше одобряло эти войны.

Война с терроризмом была ошибкой, но не однозначной. В 2008 г. Обама во время своей кампании пообещал покончить с конфликтом в Ираке («плохой войной»), чтобы сосредоточить ресурсы на конфликте в Афганистане (на «хорошей войне»). Тем не менее в обоих случаях у него возникло искушение придерживаться курса преемственности. Эксперименты и адаптация уже начались, а потому было сложно провести черту под тем, что было прежде. Очевидные катастрофы порождают новое начало. Успешное тушение пожара вызывает желание сбивать огонь и дальше.

Обама столкнулся с еще одной проблемой, из-за которой его положение отличалось от положения Рузвельта. Во время кампании Обама изображал из себя постпартийного политика, который предлагал шанс начать новую для американской политики эпоху гражданского мира и сотрудничества. Однако ему пришлось иметь дело с республиканской оппозицией, по своему характеру сугубо партийной, отбивающейся от компромиссов и настроенной решительно против его программы. Рузвельт во многих отношениях был намного более партийным политиком, однако большинство из радикальных мер, предпринятых им на посту президента, смогли получить межпартийную поддержку. Кризис 1933 г. заглушил определенные аспекты партийности в американской политике. Тогда как кризис 2008 г. усилил их. В чем причина?

Отчасти это объясняется иной природой кризиса. Ситуация в 1933 г. была намного более отчаянной, чем в 2008-м, международные противоречия были тогда острее, а судьба демократии – неопределенней. Еще одна причина – изменения в порядке и технологии политики. Законодатели XXI в. беззащитны перед все более прямолинейным и хлестким выражением общественного мнения, оформляемого новыми информационными технологиями и разгоняемого потоком новостей; когда все время стоит такой шум, трудно найти пространство для компромиссов. Но еще одна причина в опыте, накопленном за 75 лет государственных интервенций. Американская демократия пережила события 1933 г., хотя и с большим трудом. Она пережила все, с чем ей только ни пришлось сталкиваться после этого. Она доказала свою приспособляемость и устойчивость. У политиков меньше стимулов идти на компромисс, когда они считают, что система перенесет большинство столкновений. И если знание о том, как избежать депрессии подвело страну к пропасти новой депрессии, знание о том, что система была устойчивой, пробудило в ее политиках непреклонность.