Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней

Фрагментарность этой реакции, стесненной электоральными соображениями, ограниченной краткосрочными горизонтами и определяемой прагматичным стремлением поймать ускользающие возможности, обусловливалась тем, что надо было оставаться на одной волне с капризами и беспорядочностью современной демократии. Но демократиям не нравится видеть в зеркале свое отражение; они хотят чего-то большего. Когда Обама пытался как-то сдерживать кризис, казалось, что он просто плывет по течению. Начались призывы, как это часто бывает в кризисные времена, к «настоящей» демократии, которая могла бы обозначить подлинное возрождение. В Америке появились новые движения, как правые, так и левые, которые искали той подлинной демократии, которая оставалась скрытой под малоприятной внешней оболочкой демократической жизни. С точки зрения движения «The Tea Party», подлинность нужно искать у истоков американской демократии, когда ее только основали, в обещании народной независимости от далекого центрального правительства. С точки зрения движения «Occupy Wall Street», подлинность заключается в новом утверждении народного контроля над институтами благосостояния и власти, из-за которых неравенство в американском обществе становилось в предыдущем поколении все сильнее и сильнее. Лозунг движения «Occupy Wall Street» – «Мы – 99 %» – указывал на то, что американская демократия стала чем-то вроде мошенничества, благодаря которому меньшинство обогатилось за счет большинства, используя непозволительные практики. В конце концов, если бы 99 % понимали, что происходит, вряд ли они позволили бы это. В демократиях одному проценту его махинации не могут сойти с рук, если только все остальные не одурачены. Теперь же, когда начался кризис, появился шанс, что истина выйдет наружу.

Несмотря на все различия, у этих популистских движений есть кое-что общее: им был нужен намного более суровый кризис, чтобы их идеи пошли в народ. Но если бы кризис действительно стал намного серьезнее, потребовалось бы больше демократических импровизаций, что заглушило бы требования «настоящей» демократии. Популисты попали в безвыходное положение. Идея «99 %» была одновременно блестящим лозунгом и пустой концепцией; в демократиях никогда не бывает коалиций 99 %; большинство раскалывается задолго до достижения такой величины. У 99 % слишком мало общего, если не считать предельных ситуаций, когда чрезвычайные меры приходят на смену давно отложенного обещания народной политики[88]. Законопроект Обамы по здравоохранению, который был принят в 2010 г. на фоне довольно едких комментариев и споров, дал возможность движению «The Tea Party» организовать еще одну точку сбора для выражения публичного недоверия к центральному правительству. Однако возобладала непреднамеренность демократической политики: Верховный суд США со временем одобрил законопроект – его одобрил консервативный верховный судья, поступившийся своими партийными принципами. Мотивы судьи Робертса остаются неясными; возможно, он хотел устроить себе прикрытие для более партийных решений по более спорным вопросам, которые планировал рассмотреть впоследствии[89]. Но фактом остается, что в сложной моральной и политической экономии давно сложившейся демократии поиски по-настоящему народной политики неизбежно вступают в противоречие со способностью системы проводить постепенные изменения.

Пока администрация Обамы пыталась найти свой путь, кризис развивался, распространяясь по всему миру. Его влияние не было единообразным и согласованным: состояние одних демократических стран было намного лучше, чем у других. В предшествующие глобальные экономические кризисы выборным правительствам в самых разных странах было трудно остаться у власти. И в начале 1930-х годов, и в середине 1970-х, почти никому это не удалось. Но этот кризис был иным. Страны, которые были защищены от худших последствий глобальной рецессии, не стали менять свои правительства.