Вероятно, это не самое лаконичное электронное письмо, которое я когда-либо писала, но полагаю, я буду беспокоиться об этом позже, когда отправлю его.
Упс.
Я его уже отправила.
Смотрю на значок «отправлено» и мой телефон умирает.
Пожимаю плечами. Ну и ладно.
Я ложусь на кровать и пытаюсь заставить себя думать о том, о чем стоит подумать. Думаю о квартире в Лондоне, которую сдала в субаренду на лето. Думаю об учебе, о том, как буду каждый день вставать без тепла в сердце, пузырьков в животе и бабочек, и как чертовски скучно это будет. Я думаю о боли, которую почувствую, когда не буду видеть лицо Бригса каждый день, о потере его в моей жизни. О горечи, которая последует за этим. Горечь всегда следует за сладостью, особенно когда дело касается любви. Особенно когда речь идет о запретной любви.
Я не знаю, как долго сижу в темноте, но, в конце концов, встаю, пошатываясь, и ковыляю на кухню, чтобы совершить налёт на холодильник ради наполовину полной бутылки вина, которая, знаю, стоит там.
Я только заканчиваю наливать себе стаканчик дубового шардоне, когда раздаётся стук в мою дверь. Он слабый, словно человек боится причинить беспокойство, но он заставляет волосы на затылке встать дыбом.
Смотрю на часы на микроволновке. Сейчас лишь пятнадцать минут двенадцатого, не так уж и поздно, но всё-таки. У моей соседки никогда не бывает гостей так поздно, и у меня никогда не было здесь никого, кроме Бригса, который пару раз заносил книги, или однажды, забирал меня, когда мы пошли в театр, чтобы посмотреть постановку за городом.
Очевидно, эта мысль дает мне толчок надежды, когда я быстро подкрадываюсь к двери, заглядывая в глазок, прежде чем человек может постучать снова.
Это Бригс. Искаженный через глазок, но все же это он.
Вот черт.
Я делаю глубокий вдох и снимаю цепочку, медленно открывая дверь.
— Привет, — тихо говорю я, рассматривая его. Он стоит в той же одежде, в которой я видела его раньше, рубашка оливкового цвета и тёмные джинсы.
Думаю, в глубине души я надеялась, что он появится. Разве не поэтому я написала письмо? Жест отчаяния? Последняя попытка?
Он выглядит огорчённым, брови нахмурены.
— Могу я войти? — спрашивает он грубовато и низко. — Извини, что так поздно. Я пытался дозвониться до тебя, но попадал сразу же на голосовую почту.
— Ты же знаешь, я никогда не проверяю голосовую почту, — говорю ему, шире открывая дверь.
Теперь он кажется нереальным, прислоняясь к дверному косяку.
— Знаю, — говорит он. — Но я никогда до этого не получал от тебя пьяных писем.
Он входит, и я знаю, что должна отшутиться.
— Ну, считай, что ты избранный, — говорю я, осторожно закрывая дверь. — Пьяные письма - фишка Наташи Трюдо.
Но когда он стоит в узком проходе и поворачивается ко мне лицом, наши тела слишком близко в темноте, он не улыбается. Вместо этого он смотрит на меня так, словно изучает карту сокровищ, которую, как он знает, позже потеряет, запоминая каждую деталь.
— Я хочу поговорить об этом, — говорит он, и его голос все еще находится на границе между тихим и решительным.
— О письме? — спрашиваю я, хотя сейчас бесполезно притворяться.
Все внутри меня танцует, ждёт и мечтает.
Он кивает и осторожно оглядывается.
— Твоя соседка спит? — мягко спрашивает он.
Я киваю.
— Да, и она в прямом смысле слова может спать как убитая, — я почти перехожу на тему о нашем соседе, играющем техно, и о том, как она говорит, что никогда даже не слышала, чтобы его музыка играла, но не делаю этого, потому что взгляд в глазах Бригса настолько захватывает меня, что мысли вылетают из головы.