Ложь

— Бело, друг мой! — начала Вероника, но Бело не дал ей договорить.

— Позвольте мне пгодолжить. Не тогопитесь извиняться, догогая, и не спешите дать мне от вогот повогот. У Вас еще будет на это вгемя…

— Несмотря на то, что мне грустно, Вы заставляете меня улыбнуться…

— Слава Богу, что Вы улыбаетесь, Вегоника, я слишком долго видел Вас печальной, и, честное слово, мне было очень больно видеть Вас такой.

— Мой бедный друг!..

— Не жалейте меня, быть может, Вам пгидется жалеть меня позднее, а пока позвольте пгодолжить. То, что я скажу Вам сейчас, потом, вегоятней всего, сказать не смогу, а есть вещи, котогые пгичиняют боль, если хганить их в себе, — Бело умолк и потер ладонями виски, словно собираясь с силами.

— Я слушаю вас, Бело, — поторопила друга Вероника.

— Нет необходимости говогить Вам о моих годах. К несчастью, внешность выдает их, и всем понятно, что я уже не юноша… — Бело запнулся, но затем решительно продолжил. — О своей пгошлой жизни и пгиключениях я гассказывать не стану. Ни к чему утомлять Вас долгим гассказом. В пгошлом я много стгадал, боголся, тегпел нужду. Много газ катился я по плохой догожке, но сумел устоять, выкагабкаться и подняться. И пусть гъязь часто пачкала мне в жизни кожу, могу поклясться, что душа моя чиста.

— Я отлично это знаю, месье Бело!..

— Спасибо!.. Да, так вот что я хотел сказать Вам. Когда Вы пгиплыли в Куябу и остановились в моем стагеньком отеле, я, сам того не понимая, считал свою жизнь конченой. У меня всегда имелось под гукой немного денег, бутылка славного шампанского, пага-тгойка кгасивеньких безделушек и какая-нибудь миленькая подгужка в пгидачу. Полагаю, нет необходимости вдаваться в подгобности, но я думал, что молодость унесла из моей души все самое лучшее: мечты, пгедчувствия, задог и сегдечные стгадания. Я считал, что годы одолели меня. Я находился на бегегах покоя, а вегнее, у вгат пгесыщения.

— Бело, друг мой, — Вероника попыталась что-то сказать, но Бело жестом остановил ее.

— Когда я увидел Вас, моя душа словно пгобудилась от спячки, и ко мне снова вегнулись бугные дни моей юности. Я снова стал честолюбивым, у меня снова появились мечты. Я не смел надеяться, вегнее, не надеялся до тех пог, пока не понял, что Вы — несчастны, что Ваш муж — слепец, котогый, сжимая в гуках чистейшей воды бгиллиант, думал, что это обычная галька.

— Бело…

— Пгостите меня, если это сгавнение оскогбило Вас, и если я пгоизношу имя, которое Вы не хотите слышать, но так нужно. Я считал Деметгио де Сан Тельмо ослом, самым глупым из болванов.

— Но, месье Бело…

— Успокойтесь, моя догогая, вскоге мое мнение о нем изменилось, — поторопился добавить Бело. — У его безумия была пгичина, но я по-пгежнему считаю, что его ошибка была непгостительной. Впгочем, я всегда думал, что Вы пгостите ее.

— Вы знаете, Бело, что я не хочу больше видеть его, — с горячностью выпалила Вероника. — Мое единственное желание — уехать отсюда и держаться от него подальше, потому что в моем сердце живет только злость!

— Вот в том-то и беда, — многозначительно заметил умудренный жизнью француз.

— Что Вы имеете в виду?

— Вы сами говогили, что ненависть и любовь — сёстгы.

— Но не в моем случае, Бело. У меня нет к нему ненависти, есть только горькое разочарование! Что Вам известно о чувствах любящей женщины, которая думает, что ее никогда не любили?

— По-моему, тут Вы к нему неспгаведливы! — покачал головой Бело.

— Деметрио стал ухаживать за мной, с самого начала ища отмщения. Все его слова были запятнаны злобой, а каждый взгляд омрачен ненавистью.

— Но Вы же сами пгизнали, что он Вас любит!

— А к чему мне его запоздалая любовь? — пожав плечами ответила Вероника.

— Хотел бы я быть великодушным, чтобы понять его, но я не пгаведник, — Бело развел руками, словно извиняясь, — я годился на свет с душой гъешника.

— Бело, — укоризненно произнесла Вероника.

— Вегоника, Вы любите Деметгио, — с легкой грустью ответил он, — и не сможете полюбить дгугого.

— Возможно, когда-то я любила его, — поспешно признала Вероника, — но теперь всеми силами буду бороться, чтобы вырвать эту любовь. Я хочу уехать из Рио, как можно дальше, хочу забыть о том, что я — Кастело Бранко.

— Вы увегены в этом?

— Абсолютно уверена, Бело.

— Мне следовало бы встать на колени, чтобы возблагодагить Бога, потому что тепегь я могу сказать: если Ваши слова — пгавда, и Вы хотите обгести в душе покой, то я могу пгедложить Вам это…

— Но как?

— Не думаю, что Деметгио де Сан Тельмо сможет отказать Вам в газводе, ибо он обоснован. Напготив, я увеген, что он согласится на газвод по-хогошему, где только пожелаете. Стгого говогя, его поступок можно считать пгеступлением, но иногда пгеступления можно опгавдать и пгостить.

— Я Вас не понимаю…

— Ваш бгак может быть гастогнут всего чегез несколько недель. Даже цегковь не обяжет Вас и далее быть связанной с человеком, котогый на самом деле никогда не был Вашим мужем.

— Это — правда!

— Не далее чем чегез месяц Вы будете полностью свободны, а когда Вы успокоитесь и пгидете в себя, я осмелюсь спгосить Вас: «Вегоника, Вы будете моей женой?»