Ложь благородных королей

- А ты тут чего делаешь? – спросил любящий братец, с кряхтением поднимаясь.

- Я дома! – вздохнула Эля.

- Мы цветы еще не купили, - огорчился Тоша.

- Мне уехать обратно? – не выдержала Эля.

- Мы все перепутали, – Марк показал на календарь.

Братья переглянулись, на лицах их читалось покаяние и просьба о помиловании. Эля взирала на них со строгостью во взоре.

- А у нас сюрприз! – попытался спасти положение Юлик.

- Мы отремонтировали твою комнату и перенесли мебель! – вмешался Тоша. – Только цветы не купили. В горшках.

Потянуло горелым. Молодая женщина, движимая древним инстинктом хозяйки дома, встрепенувшись первой, перепрыгнула груду сумок и вбежала в кухню. Над сковородой поднимался сизый чад, дым висел под потолком. Толстенькие сардельки, горкой наваленные в ковшик, шипели жалкими остатками воды на дне.

- Картошка! – Марк сорвал со сковороды крышку и швырнул в раковину.

- Была… – упавшим голосом закончил за него Юлик, разглядывая серо-коричневые ломтики, источающие неприятный аромат.

- Так! – Эля отодвинула брата и открыла шкафчик. – Спасайте сосиски и срочно кипятите воду. Будем разводить сухое пюре.

Эля достала пакет с картофельными хлопьями. Тоша подал ей глубокую миску, Юлик включил чайник, а Марк снял ковшик с сардельками с огня. В восемь рук они споро проветрили кухню, вычистили сковороду, нарубили салат из свежих овощей, взбили из хлопьев пюре и разложили все по тарелкам.

- Вы так и питались три недели? – спросила Эля.

- Когда Марик дежурил, то да! – Юлик подцепил последний ломтик помидора.

- А когда дежурил Юличка, мы ели легкоусвояемую, пользительную для здоровья организма и питательную, во всех смыслах, лапшу «Доширак», - не остался в долгу Марк.

- В мое дежурство подавалась яичница и омлет, - опередил возможную критику братьев Тоша. – С помидорами, с колбасой, с сыром, с зеленью, с грибами…

- Повезет же вашим женам, - Эля покачала головой. – Дожевывайте и пошли смотреть во что вы превратили мою новую комнату.

Они дружною толпой перешли в другой подъезд. Тоша торжественно извлек из кармана ключ и протянул его сестре. Не успела она вставить его в замочную скважину, как дверь открылась, а на пороге возникла баба Нюра.

*****

Когда в женщине ценилось богатство тела, а стиль «юнисекс» воспринимался как болезнь, баба Нюра считалась красавицей – статная, дородная, с румянцем во всю щеку и тяжелой косой до пояса. Предки ее приехали с Ярославля вместе с господами Елисеевыми. Отец служил у них приказчиком, мать в горничных. Анна Янцева, наверняка, тоже стала бы горничной в Елисеевском доме, если бы не революция, всколыхнувшая страну и изменившая одним махом судьбы всех, до кого дотянулась.

Малышка Аннушка уцелела в гражданскую, не сгинула в тридцатых, пережила блокаду в осажденном Ленинграде. Работала она операционной медсестрой и на покой ушла только в семьдесят лет. Из операционных сестер ее, конечно, перевели, но из госпиталя уволить ни у кого рука не поднималась – она стала просто живой легендой больницы.

Замуж она вышла поздно, за тихого субтильного младшего научного сотрудника НИИ точной механики и информационных систем. Дочка родилась на излете ее женственности, почти в сорок лет. Врачи советовали делать аборт, но баба Нюра не пожелала слушать собравшийся по ее поводу консилиум.

- Мой ребенок! Резать, убивать не дам! Не дам! – отрезала она.

- Подумайте о себе! О ребенке! Кого Вы можете родить? По статистике…

- Плевать мне на статистику! – заявила баба Нюра. – Дочка у меня здоровая. Без патологий.

- Как Вы можете знать? И с чего Вы взяли, что у Вас дочка?

- А с того, что я мать! – гордо ответила баба Нюра.

Муж ее поддержал. Он всегда поддерживал властную, но любящую жену. Свято веря в ее несомненную и постоянную правоту.

Врачи отступились. И родилась здоровая, некрикливая девочка. Внешне похожая на мать, а покладистым, неконфликтным характером и математическим складом ума – в отца.

Годы выбелили волосы бабы Нюры, исчертили морщинами лицо, пригасили остроту зрения, но не сгорбили, к земле не пригнули. Даже рослый Марк на ее фоне не казался таким уж высоким, а палку баба Нюра взяла в руки всего с пол года назад, и то на всякий случай, для страховки.

Схоронив сначала мужа, а потом и дочь, баба Нюра решила сдавать одну из комнат своей двушки. Все-таки не так скучно, живая душа под боком. Но ей не везло с постояльцами. «Глупостей и беспорядков» женщина не терпела, любила покомандовать и до всего имела интерес.

Первый жилец бабы Нюры – кавказец Анор – вылетел из квартиры в обнимку с пожитками недели через три после поселения. Приходил Анор поздно, иногда с приятелями, иногда с «дамой», правда, вели себя гости тихо-чинно. Посуду своевременно не мыл, стульчак в туалете за собой не опускал. В общем, баба Нюра сначала его предупредила по-хорошему, а после и вовсе выставила, не посчиталась с тем что Анор заместо запрашиваемых пятисот долларов пытался заплатить восемьсот. За беспокойство.