Ложь благородных королей

Только тогда жене на помощь пришел сам Мирон Михайлович. Мальчика, по его указаниям, обертывали растертыми листьями лопуха и подорожника, купали в настоях трав, окуривали дымом коры дуба и пихты, над ним шептались молитвы, за его здоровье ставились свечи.

Мальчик, крещенный Мишей, выжил. Он часто болел, легко простужался, задыхался при малейшем физическом усилии, но жил. С детства Миша полюбил сидеть в уголке залы, где отец принимал людей. Он впитывал в себя советы деревенского целителя по тем или иным хворям, следил за его движениями, когда тот вправлял на место суставы.

- В отца пошел, Мишута, - умилялась Елизавета Федоровна. – Смена тебе, Мирон, растет.

- Ни позвонки поставить, ни жилы вытягивать силенок у него нет, - вздыхал в ответ Мирон Михайлович.

- Силенок нет, память зато, дай Бог каждому! – возражала Елизавета Федоровна. – Травки, да заговоры получше тебя помнит! Костоправом ему не быть, а травником – непременно…

- Ну да, ну да.

К восемнадцати годам Миша вытянулся, возмужал, но в армию его не взяли по медицинским показателям. Родители только радовались – дома под присмотром сынок, а кому в чужой стороне за ним приглядывать?

*****

В то лето рядом с их деревней разбил лагерь отряд поисковиков-комсомольцев. Шумные ребята и девушки целыми днями копались в лесу, исследуя старые окопы и блиндажи партизан, оставшиеся с войны, а по вечерам устраивали дискотеки, будоража сонную деревню громкими ритмами западных песен. Елизавета Федоровна крестилась и звала их антихристами, Мирон Михайлович качал головой. Вроде и благородное дело люди делают – имя мертвым возвращают и хоронят потом по-людски, в отдельных могилах - а ведут себя словно черти. Ругаются, ходят почти голышом, что девки, что парни, курят, пляшут как бесноватые.

Мише родители строго наказали к пришлым не ходить, песен их не слушать, сигаретами и другим зельем не угощаться.

Но пришлые сами наведались к Мирону Михайловичу. Одна из студенток поранилась, рука загноилась и вспухла, поднялась температура. Руководитель группы привел девушку к целителю на двор, посадил на лавочку, занял ей очередь за каким-то старичком и ушел. Девчонка просидев пол дня совсем заплохела и сползла по лавочке на землю. Елизавета Федоровна как раз вышла с супом, старичок позвал ее и вдвоем они внесли девушку в дом.

- Трупняк ее ест, - вынес вердикт Мирон Михайлович после осмотра. – Яд с мертвого в руку попал, заражение пошло. Может и не выжить.

Миша с болью в сердце смотрел на мечущуюся в лихорадке девушку. Она не отличалась не красотой, не изяществом форм, но была в ней особенная трогательность. В пухленьких щечках с ямочками, в льняных локонах, в веснушках, полных ножках и в курносом носике-пуговке.

- И ты, батюшка, не сделаешь ни чего? – спросил Миша срывающимся голосом.

- Господь с тобой! – посмотрел на сына Мирон Михайлович. – Разве ж годиться болящего бросать без помощи? Рану почистим, а яд травами выгоним… с Божьей помощью.

Миша с особым старанием бросился помогать отцу. Заваривал травы, промывал рану, шептал наговоры, молился, сидя у лежанки девушки. И на десятый день девушка открыла глаза.

- А тебя Миша зовут, - выговорила она сухими губами. – Ты колдуна сын…

*****

В августе отряд поисковиков засобирался обратно в лоно цивилизации, уезжала и выздоровевшая Галя. Миша не находил себе места. Галя звала его с собой, в Москву, говорила, что жилье у нее есть: комната в коммунальной квартире. Но бросить родителей, бросить родную деревню, ради неизвестного, но пугающего города, где дома в десять этажей, где никто никого не знает и никто ни с кем не здоровается при встрече? Здесь он нужней, здесь он будет лечить людей, спасать страждущих, а в городе? С семью классами деревенской школы? Мести улицы?

Миша остался. Потянулись дни, хоть и заполненные заботами, но тусклые, бесцветные. Галя писала ему каждую неделю. Миша хранил письма в жестяной коробке из-под табака и перечитывал чуть не ежедневно.

- Мается парень, - переживала Елизавета Федоровна. – Уговорит его девчонка, оставит нас сыночка, уедет к ней.

- Женить пора! – решил Мирон Михайлович.

- На ком, отец? Кто у нас тут есть из молодух? Фимка-косоглазка, да Катька-неумывка?

- Матрена есть.

- Брошенка? С двумя дитями? Мишеньке ярмо такое на шею?

- Ирка ещё, с Сосновки.

- Ирка – перестарок! Мишеньку лет на шесть старше!

- Подумаешь, на шесть лет. Зачем ему соплячка? А Ирка девка с головой, хозяйственная, основательная… Дом у нее свой, коровы, козы.

- И задница с таз!

- Слышь, мать, хошь не хошь, а мужику баба нужна. На то и Божий закон писан, и природный. А что задница с таз, так ребятишек рожать сподручней будет!

*****

- Не хочу, не пойду! – заартачился Миша, едва Елизавета Федоровна заговорила о сватовстве.

- Хорошая девка, сына! Рослая, сильная. Любить тебя будет, детей тебе родит.

- Не хочу, мама! Она мне не нравиться совсем! Как я с ней? – тут Миша поперхнулся, представив первую брачную ночь с немилой, грузной, рыхлой, как квашня, Иркой.

- Сейчас не нравиться, а останетесь одни в спальне, так и понравиться.

- Нет, ни за что!