Ложь для тебя

Когда Рансом выводит меня из задумчивости, чтобы представить свою семью, мой взгляд переключается на длинный ряд окон, протянувшихся по всей тыльной стене, благодаря которым кухня буквально залита дневным светом. За разросшейся порослью красного кедра едва проглядываются очертания зеленой лужайки, которая сливается со спокойными волнами реки Моми³ на горизонте. Вдали у причала виднеются парусники, а чуть ниже по течению, у скалистого берега, стоит пара рыбаков в болотных сапогах.

На какой-то момент я снова погружаюсь в себя. Подобного со мной никогда раньше не происходило: я вдруг понимаю, что фантазирую о том, как сложится моя жизнь, как буду просыпаться и любоваться подобными видами. Я бы все выходные напролет только и делала, что потягивала горячий чай, сидя в одном из садовых кресел, укутанная в уютный плед, в компании какой-нибудь книги.

Я настолько погрузилась в свои мечты, что даже не слышу, как Рансом пытается привлечь мое внимание. Когда он оказывается прямо перед моими глазами, я моргаю, как после сна. Придя в себя, я вижу, что они с женщиной с умилением наблюдают за мной. Она восхитительна. Ее волосы гармонируют с пронзительно черными глазами, которые по цвету точь-в-точь как у Рансома, — теперь я ясно понимаю, от кого он и Ребел унаследовали свои глаза.

Я понимаю, что до сих пор не проронила ни слова.

— Простите, — произношу я, с моих губ срывается нервный смешок, и я пытаюсь заставить свой мозг включиться в беседу. — Это место — потрясающе. У вас замечательный дом.

Протягивая руку, миссис Скотт здоровается со мной.

— Благодарю. Мой супруг, Винсент, построил его для меня. Мне это безумно льстит.

— Еще бы, с таким-то видом из окна? — Мы обе смеемся. Ее смех звонкий и музыкальный, в нем совсем не чувствуется притворства или фальши. Для меня это неожиданно.

— Джозефин, это моя мама, Серафима. Мама, это моя девушка, Джоз. — Рансом расправляет плечи, и кажется, будто он гордится этим фактом.

Мне это нравится. Приятное чувство, что кто-то гордится мной. Я понимаю, что улыбаюсь ему в ответ.

— Очень приятно с вами познакомиться, Серафима.

— Мне тоже приятно, — отвечает она. — Мой сын не говорил мне, что у него такая роскошная девушка. — Ее темные глаза будто сканируют меня с головы до ног, но очевидно, что это делается совсем не со зла. Мне даже приятно то, как у нее это получается. Это напоминает мне себя и то, как я сама смотрю на людей, изучая их и рассуждая о том, как все хорошо сложено в их телах. За ее взглядом не стоит ничего кроме обычного любопытства.

— Ну мама, — с улыбкой возражает Рансом, и я заключаю, что на самом деле все это ему нравится. — Не надо так говорить, а то она еще испугается.

В ответ на мой суровый взгляд он подмигивает мне.

В этот момент срабатывает таймер духовки, тем самым избавляя меня от возможной неловкой ситуации, и Серафима спешит к плите. Когда она открывает дверцу духовки, вся кухня наполняется ароматом корицы, и я вдыхаю ее аромат полной грудью.

— Мм, чем это так вкусно пахнет? — интересуюсь я.

Развернувшись, Серафима держит прихваткой парующее блюдо, на котором виднеются фруктовые дольки, карамелизированные в собственном соку и посыпанные хрустящей крошкой.

— Я приготовила фруктовый пирог на десерт, — отвечает она. — Здесь нарезанные персики, нектарины и сливы, — все это я купила сегодня на местном рынке.

— У мамы всегда получаются самые вкусные десерты, — подытоживает Рансом, обнимая ее за плечи и целуя в макушку.

— Не могу дождаться, чтобы попробовать его.

Заверив, что десерт прекрасно будет сочетаться с другими блюдами, приготовленными на ужин, Серафима зовет нас с Рансомом за стол. Мы начинаем сервировать стол и ставим посуду из китайского фарфора. Рисунок в елочку тоже не остается незамеченным мною, я в восхищении, пока расставляю все на овальном столе.

— Ты даже не сказал мне, что будет на ужин, — нарушив тишину, произношу я.

— Тушеные свиные отбивные. Это фирменное блюдо мамы. — нежно улыбаясь, говорит он, раскрывая всю глубину своей любви к матери.

— Ты говорил, это твое любимое блюдо?

— Блюдо всей моей жизни. Каждый год на день рождения мама спрашивает меня, какое блюдо мне хочется на ужин, и я всегда выбираю это.

— Похоже, у тебя было счастливое детство.

Глядя на него через стол, я чувствую боль в груди от мысли о семье, которой у меня больше нет. Мама заболела, когда я была еще маленькой, и я совсем не помню, чтобы у нас случались какие-то семейные ужины. Помню только ее болезнь, то как много мы все плакали, и затем последовавшую пустоту. После ее смерти отец уже никогда не был прежним, а затем умер и он, отчего я уверилась в том, что и я больше никогда не стану такой, как прежде. Сомневаюсь, что кто-либо в этом доме хоть отчасти испытывал ту боль, какую пережила я, и за это я даже немного им завидовала.

Должно быть, Рансом видит грусть в моих глазах. Наклонив голову, он обеспокоенно смотрит на меня.

— А каким было твое? Ты была счастлива?

— Была… было хорошо.