Я долго стояла там, наблюдая за океаном, очарованной его красотой, немного завидуя тому, что Джей просыпался с этим каждый божий день. Именно тогда я поняла, что дневной свет освещает комнату, в которую я вошла в темноте прошлой ночью, показывая мне прекрасные вещи, которые не замечала вчера, потому что жаждала секса.
Повернувшись, окинула взглядом комнату, в которой провела лучшую ночь в своей жизни. Кровать была смята, угольно-черные простыни перепутались с черным одеялом. Все в комнате было черным. Боковые столики, гладкий мрамор, лампы, стоящие на столе. Кровать с балдахином была сделана из толстой черной стали, что делало ее мужественной, зловещей и романтичной одновременно. Мой желудок сжался при одной мысли о том, для чего можно использовать эти столбы. Мне до боли хотелось узнать, для чего именно.
Деревянный пол был того же оттенка темного дерева, что и во всем доме. Под моими босыми ногами было тепло, хотя все в комнате кричало о холоде.
В конце кровати стоял черный плюшевый диван с искусно разбросанными светло-серыми подушками. Мне было интересно, кто это сделал. Джей не произвел на меня впечатления человека, который покупает себе в дом подушки.
Прямо перед диваном, на стене между двумя окнами с видом на Тихий океан, располагались книжные полки от пола до потолка.
Я провела пальцами по свободным от пыли поверхностям, разглядывая корешки книг. Если Джей не будет мне открываться, то я могу узнать о нем другими способами. Привычки людей к чтению многое о них рассказывали. Были ли они романтичными, циничными, полными надежд, безнадежными, образованными или что-то искали. Помощи. Ответов. Судьбу.
Книги, разбросанные по моей квартире, лишь про истории крупнейших домов моды, про стиль. Немного книг, исследующих психическое здоровье. Страстные романы с загнутыми страницами. Книги о позитиве, которые я даже не открывала. Книги по языкам и путешествиям, потертые и испачканные кофе из Франции, вином из Италии, едой из Испании.
Полки Джея были чистыми. Все по цветам. Что меня не удивило. Но имена на корешках действительно шокировали меня.
Фрост. Вордсворт. Уитмен. Китс. Энджелоу. Плат. Мои пальцы скользили по книгам, написанным самыми известными поэтами нашего времени. Все их собрания сочинений передо мной. В спальне Джея. У человека, который был полной противоположностью романтике, стояли одни из самых романтичных произведений в мире.
Я вытащила книгу Йейтса. Мои пальцы пролистали страницы в поисках одного из моих любимых стихотворений всех времен. Я была не совсем поэтической девушкой, но Йейтса знали все.
Я остановилась, когда нашла «Он жаждет небесного плаща»*.
Мои глаза скользнули по знакомым словам, когда магия стихотворения сошла со страницы. Я наткнулась на этот стих, когда впервые приехала в Лос-Анджелес, обыскивая книжные магазины в поисках какого-нибудь непристойного романа — тогда я не могла позволить себе даже совершенно новую книгу — я нашла потрепанный экземпляр Йейтса. Купила его инстинктивно.
Строчка «Но беден я, и лишь свои мечты смиренно я кладу к твоим ногам» так глубоко задела меня, что я вырвала стихотворение из книги и носила его с собой в кошельке. С тех пор я заработала больше денег и осуществила многие свои мечты, но этот клочок со стихом путешествует со мной повсюду.
— Будь осторожна, по моим мечтам ступаешь ты, — пробормотал глубокий голос позади меня.
Я подпрыгнула, обернувшись, увидев Джея, стоящего в нескольких дюймах от меня. Я не слышала, как он вошел, ничто в моем теле не предупредило меня о его присутствии.
Он был одет в шорты и футболку. Все черное. Его волосы были растрепаны, тонкая струйка пота покрывала его тело. Я прижимала его обнаженное тело к своему всю прошлую ночь, водила руками по упругой, мускулистой коже. Но видеть это при ярком дневном свете было чем-то совершенно иным. Его руки были вылеплены скульптурой. Не в том смысле, типа «я ем стероиды, как талисманы удачи», а в естественном смысле: «я усердно работаю над своим телом и могу убить парня голыми руками».
Прошлой ночью я на собственном опыте убедилась в силе этих рук. Знала, что они способны как на удовольствие, так и на боль, способны смешивать это вместе, заставляя задуматься, что есть что.
Его кожа была более глубокого оттенка, чем моя, без каких-либо татуировок. Но небольшие шрамы покрывали его предплечья, все разной формы. Некоторые продолжались до торса. Он был воплощением боли. Все его тело рассказывало историю о том, как он стал таким человеком. Эти шрамы ранили не только его кожу, они проникли в его суть, изуродовали его, украли способность проявлять эмоции, сострадание. Моим глазам больно было даже смотреть, особенно когда у человека не было возможности спрятать их глубоко внутри, под слоями кожи и тканей.
Кроме того, Джей только что произнес наизусть слова моего любимого стихотворения. Он был весь в поту после занятий в спортзале. И он смотрел на меня таким взглядом.
— Сними халат, — потребовал он.
Мои руки были на поясе до того, как он начал говорить, и халат упал на пол уже задолго до того, как он закончил фразу.