Ложь и прощение

Я проводил взглядом спину Софи и поморщился, когда дверной хлопок резанул по чувствительным ушам. Её чувства все еще витали в воздухе концентрированной мешаниной из страха, обиды и злости. Безумный коктейль. Приторно-солоноватый аромат девичьей кожи остался на пальцах, во вдыхаемом кислороде. Лучше бы исчез точно так же, как и сама девица пару минут назад. Вероятно, тогда мне стало бы легче. Думать, дышать, жить. Исчадия. Не хотел же так поступать. Слишком дерьмово даже для такого как я — срываться на девчонке. Возможно, если бы не увидел её с охотником, если бы она не пришла в лавку, если бы не застал то, что застал на площади — все было бы иначе. Но оно не было. Ненормальный смех Падшей все еще звучал в моей голове чересчур громко. Наверное, глупо чувствовать жалость, но я чувствовал, может, потому что сам мог оказаться на её месте.

Я невесело усмехнулся и нетвердой походкой направился в комнату, по пути пару раз чуть не свалился, едва удержавшись, благо ухватился за перилла. Вошел на чердак и опустился на постель, пальцы сомкнулись на холодном стекле бутылки. Настойка полилась обжигающим топливом по пересохшему горлу. Забавно. Я — нечисть, но градус все равно действовал. Пожалуй, это и к лучшему. Имейся у меня из способностей что-то вроде моментального исцеления, черта с два бы вышло забыться. А временное забвение — какое — никакое, но облегчение несло. Все что угодно, лишь бы заглушить кошмарные предсмертные крики магички, сгорающей заживо.

Охотник беседовал с Софи. Как много он выведал? Увидел ли энергетический след? Вряд ли. Я слишком хорошо скрывался, а вот отпечаток летуна мог заметить. Глупое решение — притащить сюда нечисть низшего порядка. И какой бес её покусал? Так шарахается от меня, но тащит в дом любую живность, стоит той мало-мальски выглядеть жалостливо. Мне-то казалось, Фрейя отучила дочь от этой дурной привычки, когда мы дружно подцепили лишай. Видимо нет.

Стоило ли так давить? Она испугалась. Больше, чем испугалась. То, что Софи все еще меня не выдала говорило либо о том, что ужас перевешивал здравый смысл, либо о том, что она все еще питала ко мне дружеские чувства и привязанность. Но если продолжать в том же духе, вряд ли от этого останется хоть что-то. Что-то, мешающее ей доложить в Орден сию же минуту.

— В задницу, — выругался я и с силой впечатал дно бутылки в напольные доски. Звякнуло стекло, но не разбилось.

Снизу раздался стук. Зубы сжались, скрипнули хлеще несмазанных петель. Посетителей не хватало. И кого принесло на ночь глядя?!

Поднялся и неспешно спустился вниз, когда стук повторился. Делать вид, будто никого нет толку-то, клиентам известно, что я здесь проживаю на постоянной основе. Не хватало потом получить нагоняй от Фрейи.

Дверь отворилась, за порогом я увидел Керри. Вея выглядела помято, будто не спала несколько дней. Недавно начался дождь, её одежда промокла, а капюшон ничуть не спасал, черные волосы мокрыми паклями свисали вдоль лица. Владелица борделя бросила на меня недовольный взгляд и прошла внутрь, отпихнув плечом.

— Чем обязан? — спросил я, посторонившись.

У нас с веей неплохие отношения. Взаимовыгодные, так сказать. Она знает о моей природе, помогает с пропитанием, когда возникает необходимость, а я порой избавляюсь от излишне усердствующих дебоширов. Не убиваю, конечно, но выпиваю столько, чтобы об увеселительных домах те не могли думать еще долгое время.

Женщина сбросила мокрый плащ на стул и выжала сырые волосы. Капли воды стекли по ним вниз и упали на пол. Она оправила измятое не первой свежести платье, не торопясь делиться причиной визита. Я вспылил.

— Керри, я не настроен на твои игры. — Рык сам вырвался из горла. — Либо выкладывай, либо вали. — Возможно, не совсем вежливо, но едва ли у меня остались силы на демонстрацию хороших манер.

— Как грубо, — с холодным укором ответила Керри, осмотрев свои туфли, заляпанные в грязи и, пожалуй, безнадежно испорченные. — Я вообще-то с доброй вестью, а здесь такой прием.

Я выдохнул с досадой и перевел взгляд на прилавок. Вея умела быть раздражающей, изворотливой, пугающей, если того требовали обстоятельства. Сейчас же у неё таковой цели не имелось, но меня её присутствие все равно доводило до ручки. Не как с Софи. Если там я был поглощен чем-то явно нездоровым, сожранный с потрохами дурными воспоминаниями и эмоциями, здесь хотелось лишь скорее решить вопрос и выставить женщину на улицу. Кажется, это называют усталостью. Такой, когда хочется закрыть глаза, дверь на прочный замок и никого не видеть с добрую неделю.

— Говори, — процедил, облокотившись о стену, сцепил руки на груди.