Ложь (ЛП)

- Я уже сказала тете Саре, что вина была исключительно моя… Я – дура. Дядя Теодоро очень

хороший… Пусть она не ссорится с ним, пусть ничего не говорит… Ты тоже попроси ее ничего не

рассказывать, Джонни… Умоляю тебя, ведь если ты тоже попросишь ее…

- Я ничего не скажу об этом, если ты не хочешь, но зачем быть такой терпеливой и доброй, ко-

гда некоторые обращаются с тобой не так, как должны были бы. Что происходит, Джонни?..

- Ерунда, глупости… ничего серьезного, правда, Джонни?..

- Действительно… папа рассердился и… и Вирхиния испугалась его вида.

- Где сейчас дядя?.. Куда он пошел?

- Заперся в своем кабинете.

- Один, или с Вероникой?..

- Совсем один.

- Значит, он там, там спускает свою злость!.. Больше не волнуйся… Сейчас он начнет читать

греческих философов и выйдет оттуда, отрастив щетину. Джонни, ты не хочешь позвать слуг, чтобы

они отвели Вирхинию в ее комнату?..

- Если она хочет, я могу проводить ее. Но, ты так ничего и не решила относительно врача. Мы

можем позвать другого.

- Доктор Андрес – единственный сведущий. Я поговорю по телефону с его медсестрой, чтобы

он непременно зашел в любое время. И сразу же вернусь.

Она оставила их одних. Хрупкая и ослабевшая, Вирхиния протягивает к нему руку.

- Джонни!..

- Тебе на самом деле лучше?.. Недомогание проходит?..

- Немножко лучше, но у меня сильная боль здесь, в груди, она будто душит меня… Это –

сердце, ты знаешь?.. Тетя Сара об этом не знает, и я не хочу, чтобы она узнала.

- У тебя больное сердце?..

- Не волнуйся, доктор Андрес это знает и лечит меня, никому не говоря об этом…

- Но!..

- Я узнала об этом случайно, и мы заключили договор, чтобы тетя Сара не узнала. Ничего не го

вори об этом…

- Хорошо…

- Не хочу, чтобы ты затаил злобу на дядю Теодоро и Веронику, когда я…

- Когда ты – что?..

- Ведь я не могу выдержать эту ужасную встречу…

- Не нужно устраивать ее, Вирхиния. Папа был прав. когда сказал, что это – не суд, и не слуша-

ние дела. Мы оставим все, как есть…

- Но дядя Теодоро не захочет…

- Я сейчас же, немедленно, поговорю с ним. В конце концов, если Вероника меня не любит и

прямо сказала мне об этом, я не должен продолжать ворошить ее прошлую жизнь, требовать отчеты о

некоторых событиях, ко мне не относящихся…

- Джонни… какой ты благородный и славный!..

- Я буду молчать и папа тоже.Уже не исправить. Если однажды этот человек вернется…

- Не вернется!..

61

- Почему?..

- У меня предчувствие, что он умер.

- Предчувствие?..

- Почти уверенность… даже больше, абсолютная уверенность.

- Что?..

- Есть газета, в которой появляются имена тех, кто умер в других странах.

- Вероника знает, что этот человек мертв?..

- Она сама сообщила мне об этом и показала мне газету, но ты никогда не говори об этом, она

разгневается на меня.

- Не волнуйся. Возможно, долгое время я не буду разговаривать с ней ни об этом, и ни о чем.

- Это как раз то, что я просила тебя сделать!.. Джонни, Джонни, ты – самый лучший человек на

земле, и я так тебя люблю… так…

Она схватила руку, которую он протянул к ней и покрыла пылкими поцелуями, в то время, как

Джонни, сжав губы, молча глотает свою боль и свою ярость.

- Для меня Вероника мертва!.. Это так… как будто она умерла!..

***

- Папа!..

- А-а, это ты?..

- Я пришел попросить тебя, чтобы ты меня простил. На несколько часов я совершенно потерял

контроль над самим собой,.. я, как будто, сошел с ума.

- Да, знаю,.. я это понял.

Теодоро де Кастело Бранко поднялся на ноги, отодвинув на деревянном письменном столе

стиля Возрождения, книгу, которую читал. Это, действительно, одна из тех глубокомысленных фило-

софских книг, в которых его дух находит спокойствие и умиротворение, чтобы хладнокровно проти-

востоять бурям. Он – аристократ не только по общественному положению. Его духовный ранг

передается каждым его жестом, сквозит в каждом движении, и, кажется, в этот момент его сыну

передаются жизненные нормы…

- Каждый может потерять опору в какой-то момент. Ты был не единственным, Джонни,.. я тоже

потерял ее, хотя обязан сдерживаться. Но я рад, что к нам обоим, кажется, вернулся разум.

- Да, папа.

- Это был тяжелый удар, учитывая ту глубокую привязанность, которую мы вдвоем испытывали

к Веронике.

- Испытывали?..

- Да. Мы привыкли видеть в ней кого-то очень близкого, своего, домашнего, неразрывно свя-

занного с нашими сердцами и нашим родом; но, нет, сын, она – независимый самостоятельный чело-

век, хозяйка своей судьбы. Мы не имеем права приказывать ей, даже если нам остается скрывать свои

чувства.

- Папа… в этом деле никто не чувствовал большей боли, никто не испытывал большего душев-

ного страдания, чем я. И тем не менее, я хотел просить тебя о небольшой снисходительности по отно-

шению к ней. Я…

- Нет… то, что она совершила не заслуживает нашей снисходительности.

- Теперь ты думаешь, что она действительно совершила это?..

- У меня было время не спеша обдумать многие вещи, чтобы, вспоминая и размышляя, сопоста-

вить и соединить даты и детали. Если то, что сказала Вирхиния – клевета, то она, по крайней мере

очень похожа на правду, хотя бы одним во всем этом деле – тем, что она тебя отвергла…