Я вздрагиваю, просыпаясь от мягкого прикосновения двух рук к моей щеке.
— Кирилл!
— Кирилл!
— Ты меня слышишь?
Сквозь щелочки моих открывающихся глаз я вижу Сашу, склонившуюся надо мной, слезы цепляются за ее ресницы, а брови складываются в линию.
На ум приходят две мысли.
Во-первых, я снова крепко уснул рядом с ней. На самом деле, сон был таким глубоким, что мне приснился кошмар из далекого прошлого.
Во-вторых, Саша, должно быть, была свидетелем чего-то, что заставило ее так расстроиться.
Именно поэтому я не люблю спать.
— Кирилл? — спрашивает она низким, затравленным голосом, который так похож на голос Карины в тот день.
Я медленно сажусь, и она вздыхает, неохотно отпуская меня. Я хочу схватить ее руки и положить их обратно на свое лицо.
Вместо этого я встаю и иду к мини-бару в своей комнате. Я краем глаза замечаю часы. Шесть утра. На самом деле я проспал несколько часов.
Что, черт возьми, вообще происходит со мной в последнее время?
Я наливаю себе бокал коньяка и залпом выпиваю его, затем наливаю еще. С кровати доносится шорох, прежде чем Саша заворачивается в одеяло и присоединяется ко мне. Ее глаза блестят, но они скорее зеленые, чем карие, так что это хороший знак.
— Ты в порядке? — осторожно спрашивает она.
— Лучше и быть не может, — я начинаю пить второй стакан, но она мягко сжимает мою руку, заставляя меня остановиться.
— Ты метался во сне и не просыпался, сколько бы раз я ни звала тебя по имени. Тебе приснился кошмар?
— Что, если это было так?
— Я знаю, как это ужасно. И не думаю, что выпивка поможет.
— Сейчас и узнаем, — я высвобождаю свою руку из ее, осушаю второй стакан и наливаю третий.
На этот раз она хватает его и аккуратно ставит на стол.
— Я знаю кое-что получше алкоголя.
— Сомневаюсь в этом.
А потом эта чертова женщина открывает одеяло и оборачивает свои руки и одеяло вокруг нас обоих. Я понимаю, что она обнимает меня. Что за…
— Ты позволил мне обнять тебя, когда я оплакивала Надю и Николаса, и это моя любимая форма утешения. Я знаю, что тебе это не нравится, но все равно сделаю это. Может быть, однажды ты тоже это оценишь.
Мои плечи опускаются, и часть меня хочет оттолкнуть ее, но другая гребаная часть хочет заключить ее в свои объятия и никогда не отпускать.
Поэтому я просто остаюсь неподвижным, не поддаваясь ни тому, ни другому.
Она слегка отстраняется и замирает, затем проводит пальцами по новым шрамам на моей груди, любезно предоставленным ее гребаным любовником.
Я собираюсь перезапустить смертельный круг ярости и гнева, но затем она смотрит на меня блестящими глазами и шмыгает носом.
— Мне так жаль.
— Если тебе так жаль, скажи мне имя этого ублюдка.
— Я не могу этого сделать, но я могу компенсировать эти выстрелы до конца своей жизни.
— Ты останешься здесь до конца своей жизни?
— Если... ты хочешь, чтобы я осталась, тогда да, я сделаю это.
Чувство бушующего собственничества охватывает меня, и я притягиваю ее ближе к себе, приклеив руку к ее пояснице.
— Ты останешься.
— Я останусь.
— Это был не вопрос. Это было утверждение.
Она слегка улыбается, но кивает.
— До тех пор, пока ты не сотрешь меня.
Я никогда этого не сделаю. Стереть ее практически невозможно. Тем не менее, я проделал отличную работу, притворяясь, что ее здесь не было.
Это было проще, чем анализировать все, что произошло в России.
— Это зависит от твоей игры, — я отпускаю ее, и она делает паузу, прежде чем завернуться в одеяло.
— Кстати, об игре, — она прочищает горло. — Давай поговорим о награде.