Ложь от первого лица

Я распыляю аэрозоль. Глаза нелюдя инстинктивно закрываются, но глупый рот зияет, возможно, чтобы закричать. Он не кричит. Блестящая темная пустота поглощает все больше и больше брызг, и воздух наполняется запахом ацетона. Зияющая маска покрывается влагой, и влага быстро испаряется. Тело отшатывается, спинка железного стула бьется о стену, руки поднимаются для защиты, обе руки и маска сразу намокают и с них капает, а я продолжаю давить и распылять жидкость быстрее, чем она испаряется. Пространство между руками немое, тишину нарушает только змеиное шипение аэрозоля. У меня немного кружится голова, и в этом тоже есть совершенство движения. Только когда шипение меняет звук и баллончик становится совсем легким, я опускаю руку, и только тогда Одед говорит со странной дрожью в голосе:

— Элинор, боже мой, Элинор, как же ты неосторожна.

Муж стоит рядом со мной. Он забирает у меня пустой баллончик, и я едва сдерживаю смех, когда он подносит его к свету, подальше от лица, как будто читает книгу.

— Фиксатор, — читает он и сразу после этого произносит слова: «несчастный случай», «сэр» и «скорая помощь».

Маска, покрытая фиксирующим спреем, кривится. Блестящая дыра бормочет, закрывается, открывается и снова закрывается, ее вот-вот вырвет. Губы шевелятся и пытаются что-то сказать. Вокруг дырки еще капает влага, теперь уже из глаз. «Вассер», — хрипит голос за маской, и снова: «Вассер», а потом: «Воды».

Одед хватает обмякшее тело за одежду, и, двигаясь назад в странном замедленном темпе, шаг за шагом тащит его к пруду с рыбками и бросает на край.

— Машину вести сможешь?

Тело, стоя на коленях, тянется руками к воде.

— Элинор, я тебя спрашиваю, ты можешь пойти за машиной и привезти ее сюда?

— Да. Что?

Муж кладет обе руки мне на плечи и приближает свое лицо к моему.

— Мусорная свалка, — говорит он с кривой улыбкой, — свалка. А теперь иди, приведи машину. Встретимся снаружи через пять минут. — И он почти толкает меня к выходу.

Когда я выхожу на улицу, сопровождаемая сочувственными словами мужа, меня снова охватывает жар, и взрывная волна сознания крушит мое совершенство. Мусорная свалка. Я абсолютно ясно понимаю, что отныне не будет никаких жалких сочувственных слов, потому что не будет сочувствия. Потому что мне никогда не удастся заманить Первое лицо под колеса машины.

У меня был шанс расставить ловушку, но я им не воспользовалась: я растратила его по-детски, и в наказание отныне меня будут утешать, как глупую девчонку.

В верхней части дороги, на въезде на улицу Эмек Рефаим, уже в который раз ремонтируют дорогу. Грохочет бульдозер, воздух парит и пахнет асфальтом. За моей спиной, за долиной Еннома, Старый Город ярко освещен, и древние смеются надо мной из-за стен. Огонь не спалил. Голод не возник. Ни одна голова не разбилась о камень. Мне дали единственную возможность, а я распылила аэрозоль.

Муж приберет за мной, как убирают за диким, своенравным ребенком. Он отвезет Лицо в травмпункт и скажет «несчастный случай», «гормональный дисбаланс» и «водка». Он будет говорить и объяснять, пока нелюдь не простит меня. «Моя жена это, и моя жена то», — скажет он. Мой адвокат обязуется проследить за тем, чтобы я пошла к психологу, при условии, что мне не будут предъявлены обвинения. А нелюдь будет все так же топтать землю, и нелюдь меня простит, и обвинение предъявлено не будет.

Поднимаюсь двести метров к шотландской церкви. С большим трудом поднимаюсь. Метастаз мерзости не был удален, теперь он будет расти во мне. И пока я поднимаюсь, я думаю: лучше бы мне умереть, но я знаю, что за мной Одед, и что я не умру и не оставлю его там, позади. Пять минут, сказал он.

Глава 10

Пять минут спустя мой муж открывает заднюю дверь машины.

— Извините, — произносит он над упирающимся свертком. — Мне очень жаль, но у меня нет другого выбора, кроме как отвезти вас в больницу. И как человек, и как юрист я вынужден настаивать.

А затем он направляет, точнее, толкает сверток на сиденье позади меня. По тому, как он говорит, видно, что он начал эту болтовню раньше и, может быть, продолжал ее во всё время моего отсутствия.

Пока Одед засовывал его в машину, я успела разглядеть: глаза Первого лица сузились до неподвижных щелочек. Пышный гребень волос вокруг огромной маски лица выглядит так, будто его закрепили лаком для волос. Пиджак спереди мокрый.

Одед захлопывает дверь и через открытое окно во второй раз за вечер приближает свое лицо к моему и во второй раз спрашивает меня:

—  Сможешь вести машину?

Я киваю, и он снова говорит:

—  Мусорная свалка, — и только потом так тихо, что я едва слышу: — Рамат-Ховав слишком далеко. Поезжай в Мишор-Адумим. Ты знаешь дорогу. Дальше я покажу.