Ложь от первого лица

Охранник стоял на своем, а я на своем, повторяя, как пьяная, с возрастающей настойчивостью:

— Будьте другом, пойдите нам навстречу, мы торопимся, мы уже опаздываем, мы никому дорогу здесь не преграждаем. Он позвонит через минуту, будьте добры, сделайте мне одолжение.

Так я продолжала, сколько могла, споря с ним лицом к лицу о моем праве стоять там, и убедившись, что разговор запечатлелся в его памяти, изящно отступила.

— Хорошо, хорошо, мы уезжаем. Что-то он слишком долго не звонит, — демонстративно бросила я Одеду и завела двигатель.

— Ладно, я понял, понял, — сказал мой камрад в ответ на мой самодовольный взгляд. — В кино первый подозреваемый всегда тот, кого последним видят с жертвой. И раз уж мы об этом заговорили, что он должен был принести нам из своей комнаты?

— Понятия не имею. — Моя сцена была завершена, я чувствовал, что она идеальна, дух актерства во мне угас, и у меня не было никакого желания продолжать игру.

— «Понятия не имею» не годится, этого недостаточно, — осадил меня Одед командирским голосом. — Как насчет, к примеру, главы или синопсиса его книги? Допустим, это то, что он должен был принести нам: синопсис «Пол Пота от первого лица».

— Ты плохо слушал. Нет никакого Пол Пота от первого лица.

— Это слишком литературно для меня. Я тебя предупреждал, когда мы только познакомились: по литературе у меня в аттестате еле-еле восемьдесят. Ты не сможешь обвинить меня в сокрытии фактов. Может, уменьшишь кондиционер? Я замерз.

— «Моя ошибка», — пробормотала я.

— Что?

— Это то, что он должен был принести из номера: свою статью «Моя ошибка». Он сказал, что посмотрит, есть ли у него экземпляр, и так и не вышел.

— «Моя ошибка» — это хорошо. И в итоге он не спустился и не позвонил. Просто чтобы ты знала: завтра моего отца не будет в офисе, поэтому план состоял в том, чтобы сказать Одае позвонить в отель, оставить сообщение, что я его ищу, и попросить перезвонить мне. Я просто думаю, будет ли лучше сделать это завтра или подождать еще один день.

— Какая разница? Он все равно не ответит.

— Он не ответит.

— То, чего не было, ответить не может. Это же просто.

— Точно.

Мы приехали, и я сама запарковала вседорожник на улице рядом с нашим домом. Мы продолжали сидеть в машине, как тогда, когда мальчики еще жили с нами, и мы оставались в машине, чтобы закончить свои дела.

— Итак, мы были на лекции, встретились с ним и подвезли его до отеля, — Одед хотел, чтобы все было ясно. — Он сказал, что позвонит нам, но почему-то не позвонил. Не показалось ли нам это немного странным, не обеспокоило ли нас его исчезновение?

— Не обеспокоило. Он нам надоел, и мы от него отделались. О чем было беспокоиться? Только благодаря своей вежливости ты позвонил ему на следующий день.

Мы как будто договорились не брать этот разговор с собой в дом. Но хотя я уже была готова слезть с высокого сиденья, муж продолжал рассеивать тьму киношным лучом. Мне уже не терпелось скинуть с себя напяленную роль, но ему она всё еще была нужна.

— Завтра утром я напишу Одае эсэмэску напечатать мне какой-нибудь документ, — сказал он моему персонажу. Я вздрогнула, споткнувшись о смену ритма его речи: только что буйную, со словами, хлещущими густо и быстро, и сразу же — медленную и высокомерную.

— Хорошо.

— И тебе тоже стоит с кем-нибудь связаться, с какой-нибудь подругой или кем, чтобы где-то зафиксировалось, что ты этим вечером занималась своими обычными делами.

Последние недели отдалили меня от всех людей, которым я могла бы спонтанно оставить сообщение. Мне потребовалось пару минут подумать, прежде чем я сделала, как он просил.

— С тобой приятно иметь дело, — похвала мужа не отличалась оригинальностью. — Теперь смотри: при нем был ключ, а если он был при нем, то в принципе он мог вернуться в свою комнату.

— Я знаю. Я уже сказала тебе, что приняла это к сведению.

— Да ты просто пантера. В следующий раз пойдем грабить банк.

Настал момент войти в дом, в открывшееся новое время: быть с настоящим, сошедшим с экрана, Одедом, с моим трехмерным мужчиной, а не с персонажем.

— Перестань, довольно! Это я, и я не хочу, чтобы ты так со мной разговаривал. — Я положила руку ему на щеку, она была сухой и холодной. — Одед, что происходит? — Он стиснул губы, глубоко вдохнул и медленно выдохнул — долгое мгновение он сидел рядом со мной, лишенный кислорода и опустошенный — а потом, словно свет, всплывающий снизу, я увидела, я действительно увидела, как его душа возвращается к нему, и его кожа под моей рукой оживает. Он прижал мою руку к своей щеке, а потом отвел ее и пристально посмотрел на ладонь, словно хотел прочесть строчки в темноте.

— В чем дело? Скажи мне, что происходит.

Он поднял мою руку, медленно поцеловал центр ладони, и один за другим сомкнул мои пальцы, как мы делали это с нашими сыновьями, когда они были маленькими, чтобы поцелуй не улетел.

— Это не так просто. Я думаю, мне понадобится несколько дней, чтобы привыкнуть, но что бы ни случилось, знай: у меня нет никаких сомнений, и я ни о чем не пожалею, — сказал он своим обычным голосом.

И только после этого мы вернулись домой.