Ложь от первого лица

Часть четвертая Одна чудесная суббота

Глава 1

Двое входят в дом и страстно обнимаются. Он ногой захлопывает за собой дверь. Она прижимается к нему, прислонившемуся к двери. Когда он стягивает с нее блузку, слышен треск рвущейся ткани. На пути к ковру в гостиной разбросаны предметы одежды: джинсы, черный кружевной бюстгальтер, юбка. Страстные стоны мужчины смешиваются с криками экстаза женщины.

Следующий день обрушивает их в пропасть. В кратком сообщении утренних новостей сообщается, что в Иудейской пустыне, в районе ручья Кедрон патрулем ЦАХАЛа обнаружен мужчина лет семидесяти в критическом состоянии. Личность мужчины не установлена. Полиция выясняет, как он туда попал. В настоящее время неизвестный находится в состоянии комы.

Дни страха. Бессонные ночи ужаса. Пропасть углубляется. Проснется ли пациент? У женщины сдают нервы, и она обвиняет мужчину в том, что он недостаточно мужчина: настоящий мужчина довел бы начатое до конца, говорит она. И мужчина проклинает тот день, когда встретил эту женщину.

Звонит телефон. Это полиция. Пару навещает вежливый детектив. Личность жертвы установлена, и следователи уже знают о встрече в галерее. Мужчина наливает себе виски, его лицо покрывается потом. Он боится, что жена вот-вот предаст его и заставит взять на себя вину. После ухода детектива женщина говорит мужчине, что они должны отправиться в больницу и прикончить его. Она пытается соблазнить мужа. Она садится к нему на колени и облизывает ему губы, а он продолжает пить и не обращает внимания. Женщина встает, сметает с полки стаканы и разбивает их. Вообще у этого персонажа есть привычка бить посуду, и когда пара идет в гости к родителям мужчины, и седовласая мать начинает рассказывать о тайне исчезновения дяди — героиня роняет блюдо, которое собиралась поставить на стол. Красные спагетти брызгают и пачкают респектабельное платье матери. Тефтелька катится и касается босой ноги героини. Ее рот зияет в безмолвном крике.

Когда призрак Алисы показал мне эту сцену, я была так удивлена, что мне потребовалось некоторое время, чтобы ее узнать. Алиса распустила косички. Как и подобает привидению, она была одета в белую галабею, видимо, подобранную по пути из Старого Города. И только когда она приблизилась ко мне в буйном каскаде каштановых волос — когда она воплотилась по-настоящему, — я наконец узнала ее и поняла, что она изображает Немезиду.

Не только внешний вид туристки с Аляски, но и повествовательный голос, предшествовавший ее появлению, я узнала не сразу: все эти годы, во всех наших экспедициях моя рассказчица сказок радостно пускала в воздух мыльные пузыри. Под покровительством ханжеского провидения, которое почему-то благосклонно относилось к невежеству и наивности, девчонка с косичками была лишена чувственности, и любой намек на насилие соскальзывал с нее, как вода с гусиных перьев.

И вдруг — на тебе! Радость моя стала разбрасывать по всему полу предметы одежды и издавать вопли экстаза.

Ее сексуальное пробуждение встревожило и смутило меня. Если она боялась за меня и мою безопасность и думала, что мне нужна легенда для прикрытия, чтобы под ней подписаться, то зачем ей нужно было снимать с меня одежду в этой истории? Какой смысл раздевать, если целью было прикрытие?

Ее неуклюжая жестокость была для меня так же нова, как и хитрость, с которой она пыталась ее удовлетворить. По-видимому, эти свойства были в ней и раньше, но ей как-то удавалось скрывать их даже от меня.

Призрак Алисы снова лгал для меня. Вымыслы, которые она пыталась вплести в мой сюжет, предназначались для того, чтобы защитить меня на тот случай, если однажды я решу их рассказать. Но содержание вымысла выявило и противоположное желание: она явно хотела увидеть меня наказанной.

Несмотря на смущение, мне на самом деле было легко понять это лукавое желание: я сделала то, что сделала, а дела имеют последствия. И это правильно.

По-видимому, так и должно быть, но в то же время я заметила, что моя рыжеволосая богиня мести не требует крови за кровь. Ее галабея выглядела так, словно ее вытащили из школьного ящика маскарадных костюмов, а веснушки на ее носу не скрывал румянец гнева.