Ложь от первого лица

Я не хотела ее разочаровывать; на этом этапе ко мне уже вернулась устойчивость, и я знала, что в моих силах доставить сестре удовольствие. И как только я решила исполнить ее желание, я поняла, что поход на кладбище не будет жертвой или вынужденной уступкой ради нее. Я поняла это, когда вместо обиды, которую ожидала испытать, мною действительно овладело какое-то любопытство; желание заново оценить себя у могилы матери, которая нас покинула. Такого основательного самоанализа я не предпринимала с тех пор, как родила первого сына, когда мое материнство было для меня в новинку. С тех пор многое произошло. Я сделала то, что сделала, я положила конец. Я удалила нелюдя с лица земли. У меня не было выбора, земля не могла его вынести, и я тоже. Смягчил ли этот акт удаления мое отношение к матери? Может быть, она тоже не могла больше вынести и поэтому покончила с собой.

Как только я приняла решение, мне пришлось выяснить, где находится могила; я забыла адрес покойной, и когда мы приехали туда, мы с Одедом — не в день ее смерти, а за два дня до того — с трудом узнала это место. Деревья на склонах выросли. Гору прорезали новые дороги, и белизна кладбища кончалась уже далеко. Несмотря на сумерки, я смогла насчитать аж пять припаркованных неподалеку бульдозеров.

Вид ничего во мне не пробудил, никакого нежного забытого воспоминания, но я сделала то, что от меня ожидали: взяла ведро, наполнила его водой и смыла желтую пыль, скопившуюся на надгробии.

В этом действии не было никакого чувства примирения, никакого очищения, я указываю на это, потому что действительно могла состряпать из этой сцены катарсис: смешать воду омовения с околоплодными водами, а святую воду со слезами в конце засухи.

Алиса исчезла. С тех пор, как она попыталась разжечь ссору между мной и моим мужем, я ее больше не видела и не слышала. Возможно, она отчаялась во мне, когда я отмахнулась от ее сцены Немезиды, возможно, пошла искать другую маску. А может, она отправилась к мертвым, места захоронения которых неизвестны. Однажды мне придется устроить ей достойные похороны. В любом случае, где бы она ни находилась, все эти месяцы Алиса не появлялась.

Алисы больше нет. Но и без нее, даже теперь, когда моя прелестница ушла, дерзкая символика «многих вод» продолжала меня дразнить: туристка уехала, но, видимо, не все свои соблазны упаковала и увезла с собой.

Я чуть было не поддалась ложному символизму. Символизм любит поманить писателя, предлагая ему схитрить и приукрасить картину, раздуть прочувствованное ничто в нечто. Правда в том, что я почти ничего не почувствовала: никакого символического подъема не посетило меня, когда я подняла ведро и вылила прохладную воду на надгробие женщины, бывшей моей матерью. Никакой торжественности и слезоточивой нежности. Выливая воду, я очень хорошо умела отличить эту воду от другой и еще лучше — мать от дочери. Мать ушла и бросила меня на произвол судьбы, я же поступила точно наоборот: осталась с любимым и не отдала мир змею на поругание. При всех моих прегрешениях перед любимым в конце концов я его не бросила.

Вот такая мысль пришла мне в голову на могиле, но не как внезапное откровение. Приговор был вынесен заранее. Я и раньше понимала, как велика разница между нею и мною, и потому осознание этого не поразило меня, а просто сформировалось. В одно мгновение я соизмерила себя с матерью. А в следующее уже стояла с пустым ведром в руке, и когда Одед забрал его у меня, я посмотрела на пальцы своих ног, испачканные в земле, и тут же начала думать о жарком из баранины, которое я приготовлю своему сыну Нимроду к ужину в честь его возвращения домой. Послезавтра, подумала я, послезавтра самое время пойти к мяснику. Погода подходящая, прогулка к Шхемским воротам в Старый город будет приятной. А вот с зеленью лучше подождать до утра пятницы, потому что умирающая в холодильнике зелень только испортит удовольствие.

Вот и весь рассказ: поехали на кладбище и вернулись — за все время посещения я не плескалась с мамой в ванне примирения, и родники утешения во мне не били — но как только мы вернулись домой, я написала мейл сестре, ведь это ради нее мы поехали туда.

Я сообщила ей, что мы посетили могилу, и объяснила, что из-за того, что мы были очень заняты и из-за скорого возвращения Нимрода, мы не смогли приехать в день самой годовщины. «Несмотря на тяжелое лето, которое у нас здесь было, деревья на кладбище выглядят хорошо. В нашем саду тоже все цветет. Мы его хорошо поливали, и похоже, сочетание тепла и воды взбодрило растения и заставило их думать, что они в тропиках».

На следующее утро меня уже ждал ответ, и письмо, открывшееся с выражением печали, дрожало на экране от волнения сильнее обычного.