Ложь от первого лица

У Элишевы были для меня печальные новости: их хорошая подруга Марта, дорогая Марта, посетившая нас в нашей квартире в Тальпиот и с которой я встретилась в их доме, скончалась на этой неделе после продолжительной болезни. Когда я видела ее, я, должно быть, заметила, насколько она больна. И как раз вчера, может быть, именно тогда, когда мы с Одедом были на кладбище, они сопровождали на «Маунт Хоуп»[17] женщину, которая была для нее как мать с тех пор, как она приехала в Америку. Не странно ли, что нам с Одедом пришлось посетить могилу нашей матери перед годовщиной, и что мы в Иерусалиме, а они в Монтичелло — были на кладбище в один и тот же день?

«Нам всем будет очень не хватать Марты, — писала сестра, — но мне важно знать, что до последней минуты она была очень смелой и продолжала вдохновлять всех, кто ее любил».

— Скажи, — обратился я к Одеду, — ты помнишь какую-нибудь гору в том районе, где живет моя сестра?

— Гору — какую гору? Откуда гора? Там даже пригорка нет. — Он был занят складыванием портфеля для офиса, листал какие-то документы и не был расположен к болтовне.

— Не знаю, Элишева пишет о каких-то похоронах, и я пытаюсь понять, что за люди называют кладбище, расположенное на равнине, — «Гора Надежды». Тот же обман, что и название «Монтичелло» для городка, в котором нет ни одного итальянца. «Гора Надежды». Какая надежда в смерти?

Мужу было не до моих вопросов, и он не ответил. Но когда он вышел из дома, я подумала, что хочу быть уверенной, что нет никакой надежды и нет вечности. Потому что, если в смерти есть надежда, значит стертое — не стерлось, и змей все еще существует, а мне нужно верить, что он не существует нигде. Даже в аду.

After the first death there is no other. После первой смерти не бывать второй.

Многие годы после того, как я читала Дилана Томаса своей сестре и была потрясена, спустя целую эпоху, я поняла, наконец, что это была фраза утешения: нет вечности, в которой я и нелюдь могли бы жить вместе. Нет вечности, в которой мы дышали бы одним воздухом. Вечности нет — а значит не будут вечными «две сестрички Эли и Эли», и поцелуй руки, и его насмешки.

После первой смерти не бывать второй. Первое лицо не вернется. Что умерло — то умерло, и лишь живое существует. Моя сестра пережила долину смертной тьмы, она довольна свой жизнью, а я здесь, и у меня — моя жизнь.

Вот я мою посуду на кухне, кручу кран направо и налево, упиваясь властью над струей воды, как будто открыла что-то новое. Вот я натираю руки кремом и вдыхаю запах камфары, лимона и лаванды; от паров камфары дышать легче и щекотно в носу.

И вот через два с половиной дня мои руки обнимут Нимрода, а Нимрод обнимет меня в ответ без смущения, потому что мой младший умеет обниматься. Чистая, я поеду с Одедом в аэропорт, чтобы встретить нашего сына, чистая и свободная потом буду сидеть с ними обоими за домашним столом; если я постелю скатерть, не покажется ли это Нимроду преувеличением? После того, как я корчила ему фальшивые слащавые рожи и после того, как я испортила поездку в Сиэтл, я не могу больше обременять его никакими преувеличениями: важно, чтобы все было просто, тихо и нормально, это важно для всех нас — и будет просто, тихо и нормально.

Тихо и нормально, потому что нет больше картин, порождающих кошмары.

Тихо и нормально, потому что все, что я тащила за собой, вся эта оглушающая мерзость, отринута и предана забвению.

Да, так и будет, будет так же тихо, как сейчас, потому что после первой смерти не бывать второй.

*

Я не знала, что написать сестре: я была едва знакома с ее подругой Мартой и никогда не видела ее Гору Надежды. Поэтому вместо ответа я просто отправила ей свежее фото Яхина; это красивое фото, действительно красивое фото моего красивого первенца с чистым морем и лодками на заднем плане.

Глава 2

Рассказчица прокрутила сюжет на несколько месяцев вперед, ловко разделавшись с отдельными трудными местами. Теперь у пары, которая спаслась и вернулась в Эдемский сад, все хорошо, а вскоре вернется и их сын.

Я перескочила на несколько месяцев вперед, и этот акробатический номер, несомненно, не ускользнувший от внимания читателя, может, пожалуй, создать впечатление, что мне есть что скрывать:

Ибо что произошло, что на самом деле произошло после того, как мы вернулись домой из пустыни? Может создаться впечатление, что мы просто списали ту ночь и вернулись к нашему старому распорядку. Что мы закрыли прошлое и почти не говорили о нем. Что наши действия не имели последствий или что все последствия были благотворны.

Это невозможно, природа действует иначе: вы не можете так легко закрыть дверь в прошлое, так мне рассказ не закончить.

Молчание намекает на тайну, и если да, то какую? Неужели я о чем-то умалчиваю? Направляю глаза наблюдателя на катышки пыли, чтобы отвести их от чего-то другого? Я так не думаю, но, чтобы развеять сомнения, позвольте мне продолжить историю с того места, где я остановилась: