Ложь от первого лица

Усталости не было, но я испытывала огромную потребность взойти на свой эскалатор и унестись: муж хочет завершить события этого дня словами, муж подождет до завтра. Может, когда вернусь из своего «унесения», нужные слова сами найдутся.

— Их Сара очень славная девочка, — Одед сделал еще одну попытку.

Мне полагалось что-то ответить — что-то сказать я способна, я же не больна и не парализована. Живой и здоровый человек должен быть способен подать признаки жизни — ну, я и подала, и спросила, помнит ли он случай с кислотой. Ему не нужно было объяснять, что я имею в виду, он помнил женщину, которая промахнулась.

— Сестра вменяет ему в заслугу, что он отказался от какого-либо судебного преследования нападавшей.

Муж вздохнул.

— Твоя сестра прекрасный человек, и хоть я недостаточно близко с ней знаком, все же осмелюсь сказать, что она немного наивна. Человек издал свою мерзкую книгу, и последнее, что ему нужно в его рекламном турне, это судебная тяжба с выжившей в Холокосте. Результатом такого суда было бы окончательное отождествление его с Гитлером.

Я не чувствовала усталости, но на меня напала зевота. Сплошная облачность закрывала солнце, и казалось, что этот серый то ли день, то ли ночь будет тянуться вечно. Вчера тоже было темно. Почему я не помню, когда здесь наступает темнота?

— Почему это книга мерзкая? Я думала, ты считаешь ее учебным пособием для старших школьников.

— Ну да, я так сказал. И снова скажу: это не серьезное исследование. Совсем не серьезное. Но знаешь? После нашего разговора я думал и понял, что попытка изложить это в популярной форме может быть опасна. Итак, эта книга написана в популярной форме, и она отвратительна.

— Поняла.

Мой голос слабел и отдалялся, его же только набирал силу.

— Я, конечно, не слишком большой читатель, но, когда моя жена-писательница говорит про книгу, что ее в руки брать нельзя, а отец, мнение которого я уважаю, говорит то же самое — это заставляет задуматься. Допустим, мне нужно было бы принизить, приуменьшить ее силу — не спрашивай, зачем. Но, когда ты прочитала эту книгу… В чем дело? Ты спишь?

— Если дашь мне подремать до гостиницы, я потом смогу вести машину до аэропорта.

— Мне не трудно вести машину. Лучше поговори со мной еще немного. Но если ты устала, поспи.

— Ты больший христианин, чем моя сестра.

— Никакой я не христианин. Не говори так. Если бы кто-то посмел причинить тебе боль, я даже думать не хочу, что бы я с ним сделал.

— А что бы ты с ним сделал?

— Что-то ужасное. Не знаю.

— Хорошо. Когда узнаешь, расскажи.

— Что меня удивило, — сказал он, — эти люди совершенно нормальны. Я же гулял с Барнетом, пока вы с Элишевой разговаривали. Говорили о его работе. Хотел бы я получать такое же удовольствие от своей работы, как он. Хотя, то, что здесь происходит, довольно грустно. Все эти фермы, которые мы проехали, как объяснил мне Барнет, на пути к вымиранию. Постоянно растущие налоги, захват рынка индустрией быстрого питания вынуждают людей продавать землю. Но что я хочу сказать — пока, при всех этих процессах, эти христиане вполне довольны своей жизнью. Они любят свое дело. Те, с кем мы вчера познакомились, похоже, тоже довольны жизнью, может, даже больше, чем мы. Признаюсь, я ожидал увидеть фриков, а вместо этого встретил серьезных людей, образованных, не теряющих связь с миром. Эта община показалась мне очень жизнедеятельной и совершенно нормальной.

— Красочная община, — протянула я. — Соловьи со сломанным крылом, снова начинают петь. Собаки блеют на пастбище.

— О чем это ты?

— Нет, ты скажи, скажи: подталкивать Элишеву к прощению — это нормально?

— А я ничего и не говорю, у них есть свои причуды, но причуда это всего лишь причуда. Я считаю, что твоя сестра живет в прекрасном окружении. Лучше и быть не может.

— Вот только в этом окружении проповедуют, что аборт — это убийство, и Элишеве пришлось умолять их Бога простить ее, что прервала беременность от изнасилования, — сказала я и закрыла глаза.

— И Бог ее простил?

— Он дал ей Сару, — ответила я, не открывая глаз.

— Ну, так чего ты еще хочешь? Если бы я верил в чудеса, я бы сказал, что то, что она с собой сделала — это чудо. Учитывая, что́ она перенесла, а как я понимаю, то, что мне известно — это всего лишь верхушка айсберга, если подумать об этом, твоя сестра могла сегодня быть совсем в другом месте, в совершенно другом, ты знаешь. Не это ли беспокоило тебя все эти годы? Прежде всего это говорит об огромной силе её духа. И меня это не удивляет — она же твоя сестра. Так если Бог каким-либо образом немного ей помогает — не будем мелочными, кому какое дело, как именно он помогает? Простила, не простила… Я считаю, что это прощение — иллюзия, я бы даже сказал, не претендуя на знание истины — самообман. Но какая разница? Всё это ерунда. Главное, что мы здесь имеем — грандиозное восстановление разрушений. Я это к тому, что после нашей здесь встречи можно сбросить с сердца большой камень.