Регина ожидала более длительного и яростного сопротивления и удивилась тому, как быстро Юлия Сергеевна сменила гнев на милость. Может, ей, как и большинству пострадавших от насилия женщин, требовался внимательный и терпеливый слушатель? Интересно, рассказывала ли она хоть кому-то о том, что произошло с ней в юности, или скрывала от всех, даже от мужа и родителей, испытывая чувство стыда и неловкости за то, что не сумела дать должного отпора?
Пока Рыбалко варила кофе в медной джезве, Регина молча разглядывала скромное убранство кухни. Мебели, наверное, лет двадцать, но она чистая, как и посуда, и плита. Никакой кухонной техники типа электрической мясорубки или микроволновой печи – видимо, репетиторством много не заработаешь. Наконец Юлия Сергеевна закончила и повернулась к Регине, держа в руках джезву.
– У меня получается отличный кофе, – сказала она. – Попробуйте, и сами увидите!
Регина попробовала, решив сделать хозяйке приятное, но вынуждена была признать, что та сказала чистую правду: напиток и в самом деле вышел на славу, о чем Регина и поспешила сообщить.
– Значит, вы пришли из-за Егора, – проговорила Рыбалко. – Что ж, я слышала о том, что с ним случилось.
– И как вы к этому отнеслись?
Юлия Сергеевна ответила не сразу. Регине не показалось, что она взвешивает каждое слово – скорее, что она и сама себе задавала этот вопрос, но, видимо, так и не нашла на него ответа.
– Знаете, – сказала учительница наконец, – я думала об этом. Сначала я не была уверена, о нем ли речь – мало ли… Но потом, когда услышала имя Кузьмина, сомнений не осталось. Я понимаю, о чем вы спрашиваете: обрадовалась ли я известию о его смерти? Нет.
– Он надругался над вами, и вы его простили?
– Надругался – не совсем правильное слово… Скажите, откуда вы вообще узнали о случившемся?
– Это секретная информация, уж простите. Но я знаю, что Сугривин вас изнасиловал, когда учился в школе.
– Я до сих пор не могу понять, как могла такое допустить! Мне было двадцать с небольшим. Молодым специалистам платят мало, и я обрадовалась предложению Александры Дементьевны…
– Кого, простите?
– Матери Егора, ее так зовут. Ну вот, я была в восторге, потому что она обещала хорошие деньги, а заниматься с ним требовалось как минимум три раза в неделю. Я надеялась поправить свое материальное положение, понимаете?
– В этом нет ничего предосудительного, Юлия Сергеевна, – сказала Регина. – На вашем месте любой поступил бы точно так же!
– Называйте меня просто Юлей, ладно? – попросила Рыбалко. – Только ученики зовут по имени-отчеству… Мне кажется, я сама виновата в сложившейся ситуации: если бы я была более внимательной и сразу пожаловалась Александре Дементьевне или бросила бы эту работу, ничего бы не произошло!
Ну, вот оно, подумала Регина, конечно, самое правильное в подобной ситуации – обвинять себя саму, корить за неправильное поведение! Так поступает большинство жертв изнасилований, к этому их толкают и СМИ, и разного рода деятели, обвиняющие женщин в «провоцировании» преступников, привлечении излишнего внимания, кокетстве и так далее. Женщина виновата уже потому, что она – женщина, а не мужчина, и бороться с такой точкой зрения очень трудно, так как сами жертвы испытывают чувство вины. Это возмутительно!
– Юля, вы
– Вы не шутите? – пробормотала ошарашенная Рыбалко. – Господи, а ведь я столько лет пытаюсь понять, что тогда произошло и какова во всем этом степень моей вины!
– Расскажите подробнее, если не сложно, – попросила Регина.
– Да что тут рассказывать? Знаете, мне сначала даже льстило повышенное внимание Егора – дура молодая, что с меня было взять? Он был парень видный. Некрасивый, но высокий, здоровый, и он смотрел на меня с нескрываемым восхищением, как взрослый мужчина. Но я все равно воспринимала его только как ученика – и в мыслях не было флиртовать, честное слово! Но потом я начала ощущать дискомфорт в его присутствии.
– В чем это выражалось?