Ложь романтизма и правда романа

Последний век французской истории подтвердил правоту Стендаля. Единственным стабильным элементом в нынешней нестабильности осталась борьба между фракциями. Отнюдь не принципы порождают соперничество, напротив: метафизическое соперничество соскальзывает в оформление враждующих принципов – как моллюск, которого природа обделила раковиной и который, особо не разбираясь, селится в первой попавшейся.

Эту истину удобно рассмотреть на примере пары Реналь – Вально. Г-н де Реналь кончает с ультрароялизмом накануне выборов 1827 года. Он выдвигается кандидатом от демократов. Жан Прево[67] усматривает в этой внезапной перемене доказательство того, что у Стендаля даже статисты могут иногда «застать читателя врасплох». Здесь он, обычно столь проницательный, попадается на удочку пагубного мифа романтической свободы.

Такой поворот его былого покровителя на 180 градусов вызывает у Жюльена усмешку: он-то понимает, что ничего на самом деле не изменилось. Речь снова идет о том, чтобы разыграть пьесу перед Вально, который заслужил благосклонность со стороны Конгрегации и выступает поэтому кандидатом от ультрароялистов. Г-ну де Реналю не остается ничего, кроме как прибиться к тем либералам, которых он еще недавно полагал столь опасными. Мы вновь встречаемся с мэром Верьера на заключительных страницах романа: он напыщенно представляется «либералом из отпавших», но уже в следующей своей фразе заговаривает о Вально. Даже в негативном своем выражении подчиненность Другому нисколько не умаляется. Марионетки остаются марионетками, даже если их ниточки перекрещены. В том, что касается добродетелей противоречия, Стендаль не разделяет оптимизма Гегеля и наших философов-экзистенциалистов.

Жюльен смакует «обращение» г-на де Реналя на манер ценителя музыки, который слышит повторение музыкальной темы в новой аранжировке оркестра. Большинство дает этой аранжировке себя надуть. Стендаль заставляет Жюльена усмехнуться именно затем, чтобы не дать читателю обмануться. Ему не хочется, чтобы и мы тоже дали себя надуть: он стремится заставить нас отвлечься от объекта и сосредоточить свое внимание на медиаторе, он открывает нам природу желания и учит нас отличать подлинную свободу от карикатурного негативного рабства. Принять либерализм г-на де Реналя за чистую монету означает разрушить самую сущность «Красного и черного», сведя гениальное произведение до уровня Виктора Кузена или Сен-Марка Жирардена.

Обращение г-на де Реналя – первый акт трагикомедии, которая так увлекала зевак на протяжении всего XIX столетия. Сначала актеры обмениваются угрозами, а затем и ролями. Они покидают сцену и возвращаются в новых костюмах. В основе же этого спектакля – всегда похожего, хотя и не во всем – сохраняется одна и та же оппозиция, которая становится все острее и яростней. Подпольная работа внутренней медиации продолжается.

* * *

Современные политические мыслители всегда ищут у Стендаля эхо собственных мыслей и в зависимости от своих предпочтений делают из него революционера или реакционера. Однако его труп столь огромен, что на него не налезает ни один саван. Стендаль Арагона столь же беспомощен, как и Стендаль Мориса Барреса и Шарля Морраса. Чтобы обнаружить всю ничтожность сухих идеологических выкладок, достаточно единственной его строки: «Что же касается крайних партий, – читаем в предисловии к «Люсьену Левену», – то чем дальше, тем нелепей они становятся».

В молодости Стендаль склонялся, разумеется, к республиканству. В зрелости он испытывает симпатию к тем несокрушимым Катонам, которые остаются глухи к упрекам Луи-Филиппа, отказываются от личного обогащения и втайне готовят новую революцию. Подобное тончайше выверенное чувство симпатии не следует, конечно же, путать с членством в какой-либо политической партии. Эта проблема исчерпывающе обсуждается в «Люсьене Левене», и окончательная – то есть наиболее для нас ценная – позиция Стендаля выражена здесь вполне недвусмысленно.